Откуда ребенок мог знать такие вещи? Заказы, Медичи и изменники — эти слова подобны пыли в его устах. Я глянул ему в глаза и не увидел в них ни невинности, ни радости. Над тонкой и жестокой улыбочкой флорентийца горели детские глаза, но во взгляде их уже проглядывал маленький взрослый. Увы, этот город с детства накладывает на своих жителей несмываемый грязный отпечаток. Я благодарен судьбе, позволившей мне провести ранние годы среди лесистых холмов и рек.
…с холма возле Винчи я видел дом моей матери и поднимающийся над трубой белый дым…
— Нет, других людей рисовал не я. Если бы мне довелось изображать их, то они выглядели бы более живыми.
Мои слова явно не произвели впечатления на щуплого сорванца.
— Да ладно, хорош или плох был тот художник, но говорят, что он получил по сорок дукатов за каждую фреску.
Я постарался скрыть удивление, прищурив глаза. Но ведь это только деньги — нет никакой славы в такой работе. И она не продержится долго. Я закрыл блокнот, сунул его обратно в карман и, оставив повешенного на трепетное попечение мальчишек, направился к виа Гибеллина.
Я миновал массивную темную дверь отцовской конторы. Даже не замедлил шага. Не постучал. Последний раз мы виделись с отцом в канун Рождества, и он завел свой неизменный разговор…
— Леонардо, когда же ты угомонишься и женишься? На что ты собираешься потратить свою жизнь?
— Я хочу делать чудеса, отец.
— Ох… порой ты повергаешь меня в отчаяние.
Я принялся разглядывать камни под моими ногами, темно-лиловые стены и порталы, высившиеся вокруг меня по обеим сторонам улицы. По мере продвижения из центра к городским стенам шум голосов затихал, улицы становились менее людными, а дома — меньше и беднее. Свернув направо, я попал на узкую улочку — такую маленькую, что она даже не имела названия, а потом, еще раз повернув налево, прошел по такому же безымянному переулку. В его дальнем конце как раз и находилась моя мастерская.
Переступив порог, я вдохнул привычные смешанные запахи скипидара, уксуса и орехового масла. Мяукнул кот, закудахтали в углу курицы. Я согрел руки над жаровней. Томмазо, мой юный ученик, оторвался от своего холста и поинтересовался моими делами.
— Дела у нас идут отлично, — ответил я, заглянув ему через плечо и оценив горы на заднем плане картины. — Помни, что подножия должны быть бледнее вершин.
Томмазо хмуро кивнул, так и не отведя глаз от своей работы. Кот потерся о мои ноги. Сквозь тонкие чулки я ощутил тепло его шерстки.
— Где Рикардо? — спросил я.
— Пошел прикупить киновари. У нас вся закончилась.