Эх, белые ночи, белые ночи! Сколько в мертвенном вашем свете пройдено дорог, сколько дум передумано! Сколько потеряно друзей! Вы, вечные хранители тайн, сияете и сегодня над мирно спящим Ленинградом, над голубыми реками Невой и Свирью, над старым русским городом Лодейное Поле, над Олонцом, над Видлицей, над великими Ладожским и Онежским озерами. Если бы вы могли поведать о всем, что свершилось под вашим светлым куполом!
Прибытие на фронт новых подразделений не осталось незамеченным для неприятеля, и он решил скрытно отвести свои войска с плацдарма Онежское озеро — Свирьстрой за реку Свирь. Но отход был обнаружен, полетел по частям приказ о немедленном преследовании.
Гвардии старшина Петро Завьялов, кормивший на большом привале роту, возмущался.
— В чем досада, старшина? — пытал его капитан Соснин.
— Досада? А ну, товарищ Зашивин, — обратился старшина к помогавшему на кухне «дублеру» Ване, — принеси товарищу комиссару эти листовки, поди, оставил на растопку?
Зашивин принес пачку фашистских прокламаций.
— Вот слушайте: «На фронт прибыли новые пополнения советских солдат. Это не солдаты, а выпущенные из тюрем воры-рецидивисты, именующиеся в настоящее время в СССР гвардейцами». И как у них, у сволочей, язык поворачивается такое говорить. Чтоб они все поиздыхали!
— Так это же фашисты писали.
— Знаю, что фашисты. Но совесть, хоть маленькую, надо иметь?!
— Какая же у фашистов совесть, — вмешивался Павел Крутояров. — Они ее, Петро, еще в детстве с квасом выхлебали.
Павел подкручивал несуществующие усы, будто собираясь со старшиной христосоваться. Басок его был притворно-наставительным. Гвардейцы смеялись. А Ваня Зашивин, уминая круто наваренную кашу с маслом, подстегивал старшину:
— Не знаю, товарищ Завьялов, то ли ты из пеленок вчера выпал. Как маленький!
— Помолчи, Зашивин! — взъедался старшина. — Делай свое дело, не суйся!
Вечером первый взвод назначили в боевое охранение. В полночь, во время смены караулов, Крутояров увидел между соснами мелькающую тень. Финский солдат. Без оружия. Почти бежит. Серый китель, серые брюки. Сам весь серый. Ищет кого-то глазами. Вот он.
— Стой! — скомандовал Павел.
Лицо финна на малую долю минуты исказилось. А потом он улыбнулся, с готовностью поднял руки вверх.
— Не враг я вам, — сказал чисто по-русски. — Нас много из двенадцатой дивизии убежало. У меня родной дядя в Ленинграде. Наверное, и живого нет… Финны — простые люди — не хотят воевать с русскими и ненавидят фашистов… Ты можешь меня убить, если я вру.
— Ясно. — Павел опустил автомат. — Взять.