В душе февраль, или Мне нечего терять, кроме счастливого случая (Шилова) - страница 26

— Боже мой, какое страшное предназначение! Я бы не хотела посвятить себя домашнему хозяйству. У женщины должна быть любимая работа, иначе она потеряет уважение мужчины. Хотя в наше время все поменялось. Мужчины боятся самостоятельных женщин. Они предпочитают домашних безропотных куриц, которые уже давным-давно утратили чувство собственного достоинства, защищая свою слабость разговорами о семейном чувстве долга. Наверное, нет ничего унизительнее, чем находиться на содержании у гадкого урода, сделавшего состояние за счет своего отца. Ложиться с ним в одну постель, восхищаться его уродливым телом, внушать ему то, что он самый красивый и желанный мужчина, притворяться, имитировать оргазм, пряча подальше жуткую брезгливость, и рыдать по ночам в подушку, проклиная свою страшную жизнь, успокаивая себя тем, что у тебя есть семья, и не важно, какая она, главное, что она есть, и что твой муж — добытчик и тебе не приходится, как многим другим женщинам, думать о хлебе насущном, а сами по себе деньги стоят того, чтобы ради них многое терпеть. Кому нужна такая жизнь? А за любое терпение приходит расплата. От этого никуда не денешься. Деньги нужны нам для того, чтобы чувствовать себя свободными, полноценными и независимыми, но только не затем, чтобы чувствовать себя терпеливыми.

Я не сомневалась, что домработнице не понравились мои рассуждения. А может быть, они затронули в ней что-то личное. Во всяком случае, она молча отошла к раковине, наполненной посудой, и принялась ее мыть. Допив кофе, я поставила пустую чашку и спросила уже более спокойно:

— Скажите, а у Леши есть мама?

— Нет, — растерялась домработница.

— Но ведь она же была?

— Конечно, была. Не в капусте же его нашли. Говорят, она умерла при родах…

— Обидно.

— За что?

— За то, что она лишилась собственной жизни, подарив жизнь такому ничтожеству. Такое глупое самопожертвование. А вы не знаете, она была нормальная?

— В смысле? — непонятно почему, еще больше растерялась Елена Михайловна.

— Ну, она случайно не отличалась никакими уродствами?

— Говорят, была очень красива.

— Вот как?

— Да, — глухо пробурчала женщина и принялась мыть посуду.

Я уже хотела было встать со стула, но женщина вдруг повернулась и посмотрела на меня в упор.

— Что-то не так? — спросила я, почувствовав некоторую неловкость.

— Ты, правда, артистка?

— Конечно.

— Мне кажется, что я тебя где-то видела, только вот не помню где.

— В кино. Вы, наверное, видели меня в кино.

Женщина напряженно свела брови, словно старалась вспомнить хоть какой-нибудь фильм с моим участием. Неожиданно она вздрогнула, вытянулась, словно струна, и быстро отвернулась к раковине. Я почувствовала неладное, невольно взглянула на дверь и оторопела. На пороге стоял хозяин, жеманно пуская дым из дорогой трубки.