— В том-то и дело, что нет, — ответил господин Магаль. — Я могу с полной уверенностью сказать, что эта является последним настоящим Гумбольцем. По крайней мере в прошлом году Нью-йоркский музей современного искусства предлагал мне за нее десять тысяч долларов. Но за эти деньги я ее не отдал. Она стоит не менее пятнадцати тысяч.
— Это же пятьдесят тысяч франков, — глухо произнес директор банка. — И даже еще больше.
Незадолго до полуночи господин Магаль покинул зал, унеся с собой скрипку. Все провожали его взглядами. Председатель общины отметил его подчеркнутую скромность.
— Вот эдакому человеку и должно принадлежать такое богатство.
Лишь один священник, положение которого обязывало выступать против богатства и праздности, проявил недоверчивость.
— А что, если, — предположил он, — в футляре и нет никакой скрипки, и этот человек вовсе не венгерский эмигрант, а самый обычный венгр и, значит, коммунист?
Остальные господа не рисковали заходить так далеко в своих домыслах, но все же решили следующим вечером выяснить правду.
И они ее выяснили. Магаль был приглашен на бокал вина. Случайно заговорили о скрипке. Его спросили, правда ли, что Гумбольц ценится выше Страдивари.
— Страдивари много, а вот Гумбольц всего один, — ответил господин Магаль и сложил вместе ладони.
Этот ответ завоевал расположение священника, но он все-таки спросил:
— А можно ли посмотреть на эту скрипку? Хочется самому подержать такое сокровище.
— Разумеется! — воскликнул Магаль, быстро вышел и принес скрипку. Он открыл футляр, вынул оттуда скрипку и, как ребенка, положил ее на руки священнику.
Аптекарь, хорошо разбиравшийся в людях, а потому с самого начала горячо полюбивший Магаля, лишь улыбнулся и продолжал улыбаться, когда к столу, как по заказу, подошел господин Хёрнляйн[1].
Господин Хёрнляйн, руководивший службой по регистрации жителей, слыл в местечке известным скрипачом. Он молча взял скрипку, протянутую священником, попросил смычок и заиграл элегическую мелодию. Он играл так проникновенно, что даже картежники за соседними столиками подняли головы и закивали: вот он, мол, каков, наш Хёрнляйн.
Ему щедро хлопали. Хлопал и господин Магаль. Но успех не смутил господина Хёрнляйна.
— Очень хорошая скрипка, — произнес он, — но по звучанию ничего особенного.
— Конечно ничего, — согласился Магаль. — Это ведь не Страдивари. Это Гумбольц. А скрипки Гумбольца славятся совсем не звучанием.
— А чем же?
— А тем, что они очень редки.
Всем стало все ясно. Аптекарь спросил:
— А чем особенно отличаются скрипки Гумбольца?
— Дело в том, — ответил Магаль, — что у настоящего Гумбольца нет никаких отличий. Это и составляет его основную ценность. Если бы эти скрипки имели какие-то отличительные особенности, то итальянцы давно бы изготовили уже сотни подделок. А вот Гумбольца не подделаешь.