Во время нашей беседы я изредка бросал взгляд на Фиону, которая выглядела чрезвычайно бледной. Неужели и она захворала?
— Нет, ну просто непостижимо, — сказал в заключение адвокат, — я прекрасно вижу, как можно раскрутить это дело, но не знаю, от чего плясать. Нам не хватает лишь предлога для судебной жалобы.
Тут мэтра Кальвино перебили подбежавшие к нам охранники:
— Прекратите разговаривать с произведением искусства!
— Прошу прощения, — пришлось оправдываться адвокату.
Они с Фионой перешли в другой зал, затем, подождав, когда охрана вновь ослабит бдительность, вернулись к моему подиуму.
В этот момент Фиона вдруг зашаталась и мягко осела на пол.
Спрыгнув со своего подиума, я бросился к ней.
Она была в обмороке.
Склонившись над ней, я принялся осыпать ее поцелуями, шепча при этом самые нежные слова.
И тут же в мои плечи вцепились руки охранников.
— Скульптурам запрещено без разрешения спускаться со своего постамента!
— А ну-ка пошли к чертовой матери, или я заложу вас и расскажу начальству, что вы курите на службе.
Мои угрозы возымели действие, поскольку охранники принялись энергично чесать затылки.
В это мгновение Фиона приоткрыла веки. Улыбнувшись, она посмотрела на меня, показав рукой на свой живот.
— Теперь я частенько падаю в обморок.
Я не мог поверить своим ушам. Фиона кивнула:
— Да, я беременна.
Я застыл, ошеломленный свалившимся на меня известием. Прилив слез, теплых и влажных, переполнил мое горло, волна переживаний накрыла меня, и, задыхаясь от волнения, я рухнул рядом с Фионой. Рыдания душили меня.
Вдруг за моей спиной раздался радостный звонкий голос мэтра Кальвино.
— Она беременна. Вот и выход!
Мы с Фионой повернулись к нему и, продолжая заливаться слезами, с недоумением уставились на него. Солидный адвокат скакал вокруг нас, пританцовывая, как мальчишка.
— Ну, конечно же, как же я раньше не догадался! Фиона подаст жалобу в суд на том основании, что отцу ее ребенка препятствуют исполнению своих родительских обязанностей. Процесс в наших руках!
29
Следующая ночь была просто ужасна. Несмотря на переполнявшую меня радость при мысли о предстоящем процессе, который должен дать мне свободу жить с Фионой и своим ребенком, я без конца ворочался в постели на пропитанных от пота простынях. Оставившая меня на время горячка вновь заявилась ко мне, принеся с собой тяжкие думы. В моем воспаленном мозгу роились убогие планы побега, отчего я ощущал себя все более и более беспомощным. Я со страхом думал о том, что не дождусь ни конца этой ночи, ни продолжения моей жизни.
Поднявшись на рассвете, я заметил на постели жирные желтые пятна. И тут же почувствовал, как сильно чешется мое тело. Когда я ощупал себя перед зеркалом, мое высушенное бессонной ночью сознание в один миг прояснилось: стало понятно, откуда эти жуткие пятна и мучившая меня чесотка — из моих шрамов шел гной. На рубцы было страшно смотреть: из открытых ран вытекала густая жидкость, с которой выплескивались наружу отходы моей жизнедеятельности и от которой горело буквально все мое тело.