— А ты зачем вообще работаешь? Ну, в смысле, с какой целью? Много денег заработать? И сколько тебе надо? — Я понимала, что нарушаю все приличия, задавая такие вопросы, но мне стало крайне интересно, в чем вообще тут можно находить цель и смысл.
Макс, казалось, не считал мои вопросы неприличными, они, скорее всего, для него были просто непривычными.
— Да нет, — попытался он искренне ответить. — Не в деньгах дело. В смысле, я как-то не задумывался, что делаю это, чтоб заработать много денег. Я просто так живу. Кто-то же когда-то должен превратить нашу страну в нормальную? Иначе что, если вот так разъедутся все по Парижам да Амстердамам? Парижанам-то может там и нормально, а наши пускай вообще подыхают? Мне интересно вот так взять и сделать где-нибудь в Перми нормальную больницу. Понимаешь, не просто бабла срубить, а сделать нормальное дело. Потом, что значит «много денег»?
Он обвел рукой то, что было за окном машины. Мы как раз въезжали на Калининский проспект (сорри, на Новый Арбат, вспомнила я), и за окном переливались вывески казино, кругом прямо на тротуарах были нагло припаркованы сумасшедше дорогие автомобили, тусовались мужчины в костюмах, девушки на каблуках, все сверкало и искрилось, короче, та самая вечерняя Москва, которую я хотела посмотреть давеча.
— Для того чтобы в Москве чувствовать себя комфортно, действительно денег надо много, — продолжал Макс. — Кроме того, у меня есть определенный статус, мне надо его поддерживать. И, в конце концов, все мои деньги вложены в бизнес, и вытащить их быстро невозможно.
С тем, что в Москве надо иметь много денег, я была вообще-то уже согласна. Все цены тут брались будто с потолка, словно никто никогда не бывал за границей и не знал, что нормальный салат в отличном ресторане в одном из лучших городов мира стоит от и до, а не столько, за сколько его продают в московских заведениях. А цены на недвижимость? А качество этой недвижимости? Моя обычная амстердамская квартира в Москве называлась бы ну просто супер «элитное» жилье.
— И потом у меня есть дочь. И мне бы хотелось обеспечить ей нормальное будущее, — серьезно добавил он после паузы.
Макс уже говорил мне, что очень любит свою дочь. Я никогда не расспрашивала его о ней подробно, частично — потому что не слишком любила детей, а частично — оттого, что это было, наверное, для него чересчур личным, и говорить на такую тему мне почему-то казалось неловко.
— Я тебя с ней обязательно скоро познакомлю, — сказал вдруг Макс. — Классная девчонка получилась.
Я замерла. Его желание нас познакомить было мне, конечно, лестно, но знакомиться большого желания у меня не возникало — я никогда не знала, как себя вести с детьми. Даже в самые первые и тяжелые годы моей эмиграции, когда я уже рассталась с тем парнем, ради которого меня унесло в европейские степи, и обнаружила, что нахожусь на грани полнейшей нищеты, я всегда старательно избегала работать бебиситтером, предпочитая детям общение со взрослыми и пополняя свой послужной список подработками во всевозможных ресторанах и кафе. Из-за моего неумения носить по три тарелки в каждой руке меня обычно ставили помощником повара, — работа не сказать, чтобы очень приятная, например, резать лук по тридцать луковиц подряд, но зато избавляющая от необходимости искусственно улыбаться и тянуть с сияющим лицом: «Ой, какая у вас милая крошка!» Были у такой работы и другие плюсы, в частности, сейчас я могла похвастаться тем, что готовлю не хуже любого профессионала. А в жизни все надо уметь, считала я, и умение готовить вкусные ужины никому еще не помешало.