Но девочка у Макса оказалась на редкость не плаксивая. Она внимательно посмотрела на меня с минуту своими черными глазками и с угрозой в голосе сказала:
— Мой папа — олигарх! Он тебя убьет.
Ого! Ну и дети тут подрастают! Слова-то какие знает, а? В ее-то возрасте? Я поняла, что сюсюкать с таким ребенком не обязательно, и сказала уже более взрослым голосом:
— Дорогая! Во-первых, твой папа меня не убьет, а поцелует, когда узнает, как я тебя спасла. А во-вторых, я тебя скоро к нему привезу. Давай лучше знакомиться! Меня зовут Ксения. А тебя Даша?
Даша взвешивала мою информацию. Детский лоб наморщился, она еще раз почесалась и, наконец, нехотя согласилась:
— Даша.
— Ну, вот и умница. Мы с тобой теперь будем дружить, да?
Даша отрицательно покачала головой. Дружить она со мной не собиралась.
— Я хочу домой, — сказала она, и по ее мимике стало понятно, что хоть она, конечно, девочка и крепкая, но если я сейчас немедленно что-то не скажу или не сделаю, то рев мне все-таки обеспечен.
— Хэй! Конечно, домой. И я хочу домой. Вот мы туда сейчас и пойдем. Только вот с этим разберусь, — я показала ей свои расцарапанные ноги, — и мы сразу же начинаем идти домой. Договорились?
Смастерив из подола своего вечернего платья что-то типа повязок нам обеим на ноги, с подушками из каких-то толстых и мягких листьев, растущих тут же на поляне, я вскочила на ноги, и, убедившись, что действительно могу ходить, скомандовала:
— Бери зайца и пойдем.
Уйти с места нашей ночевки мне хотелось на всякий случай побыстрее: вдруг бандитам придет все-таки в головы вернуться за нами утром?
Дождик уже перестал, и местами из-за облаков стало проглядывать солнце. Лес вокруг был не густой, а очень уютный, смешанного типа, и даже без тропинки и в самодельных шелковых лаптях шагалось по нему довольно легко. Платье, которое после отрывания от него четырех полос для повязок, стало совершенно неприличной длины и едва доходило мне до середины бедра, от ходьбы быстро подсыхало, ноги причиняли боль постоянную, но вполне терпимую, а из Даши получился на удивление нормальный ходок. Она шла самостоятельно, выдернув из моей руки свою («Сама» — сказала она упрямо), прижимала к себе мокрого зайца Васю и не ныла. Настроение, то ли от показывающегося солнышка, то ли от ходьбы, постепенно улучшилось, и я задумалась, какой бы придумать план?
Наличие плана всегда меня успокаивало. План — явление очень человеческое, продукт трезвого мышления, созданный для уменьшения вселенской энтропии. Как я искренне считала, человек способен на гораздо большее, чем он думает. И случаи человеческих неудач — всего лишь следствие неправильной организации процесса или отсутствия правильного плана. Когда жизнь ставила передо мной слишком сложные задачи, я разбивала их на несложные компоненты и решала каждый отдельно, в целом полностью добиваясь поставленной цели.