В те далекие годы я была всецело поглощена воспитанием моих детей, Роберты и Гарольда (работать в рекламном агентстве я перестала еще в период первой беременности), а также занятиями живописью. Я по-прежнему мечтала стать художницей. Каждый день выкраивала пару часов, чтобы поработать над холстом в крохотной комнатушке прислуги, расположенной в тыльной части нашего дома и превращенной мною в студию.
Я мало представляла, куда мои занятия заведут меня, и наслаждалась самим процессом творчества, позволявшим мне не раствориться в Ральфе окончательно. Как и величественная Мариза (с той лишь разницей, что я не располагала таким огромным штатом прислуги), я пришла сравнительно легко — если вспомнить, через что пришлось пройти другим женщинам, — к осознанию того, что не могу довольствоваться только ролью жены и матери.
И вот, в перерывах между магазинами, прогулками, кормлением детей, уборкой квартиры я рисовала свои фрукты, цветы и иногда — насекомых. К насекомым я всегда питала особый интерес. Может быть, потому что их жизнь, как и наша, является частью жизни единого сообщества. А может быть, потому что всегда подозревала: они могут открыть нам ужасные вещи о самих себе. Нечто такое, что остальные — обезьяны, волки, птицы — так и не сумели поведать нам.
Но тогда я была еще очень далека от своей цели. Возможно, у меня был период «застоя», но в те дни это слово мне ни о чем не говорило. Зато понимала, увы, со всей ясностью, что, благодаря мучительным усилиям, в формальном отношении я добилась определенных успехов, но мои работы были все еще недостаточно хороши. Даже при наличии таланта мне предстоял долгий путь совершенствования — как в эмоциональном, так и в техническом плане, — прежде чем на мои полотна, туго натянутые на подрамник два-на-два, с помощью кисти и вдохновения прольется свет истинного искусства.
Прошел год, а Джой все никак не отзывалась на мое письмо. Наконец, она позвонила и задыхающимся голосом известила меня, что сгорает от желания повидаться со мной. Она давно уже собиралась позвонить, но была по уши в «Бог мой, таком дерьме». Однако она мечтает встретиться со мной. Ей недоставало меня. Она не забыла, как я много сделала для нее в то лето 1969 года, самое счастливое лето в ее жизни, лето, когда мы узнали друг друга. Как я смотрю на то, чтобы встретиться с нею за ланчем в «Знамении голубки»?
— Это здорово, просто прекрасно, — тут же откликнулась я, чуть не прыгая от радости при мысли, что увижусь с ней. Дети дрались из-за рассыпанных хлопьев, молоко убежало, телевизор орал на всю мощь, а Ральф только что сообщил мне, что мы не можем позволить себе поехать в Вермонт покататься на лыжах. «Чушь собачья!» — взревела я ему вслед, и с этим он ушел отрабатывать свои десять часов.