— Ты уверена, что он сказал тебе правду о причине своего увольнения?
— Его не уволили, он вынужден был уйти, когда их фирма была поглощена другой. Это правда. Я сама читала в газетах об этой сваре.
— А может, он не слишком старается? Хочет заниматься одной литературой и тайком от тебя продолжать жить на проценты от своих сбережений?
— Надеюсь, что нет. Ради него самого, не ради меня. — Она закидывает ногу за ногу и поджимает губы на манер взрослого, озабоченного поведением ребенка. — Не знаю, может, я что-то проглядела в нем…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, какой-нибудь дефект речи, нервный тик, которые производят неблагоприятное впечатление на нанимателей. Что-то такое, что я — писательница — просто не могу распознать. Вдруг он кажется безответственным или что-то в этом роде? По мне так по сравнению со всеми моими мужьями и э-э-э… женщинами он такая же находка, как Ли Йакокка для «Крайслера». Но, с другой стороны, что я о нем знаю?
И тут я ляпаю:
— Уверена, Кеннет смог бы определить, в чем его недостаток.
— Правда? Вот интересно. Архитекторы ведь больше художники, чем бизнесмены?
— Конечно, но Кеннет постоянно общается с бизнесменами. И в состоянии отличить хорошее от плохого.
— И ты думаешь, что он, увидев Скотта, сумеет разобраться в причинах его неудач?
— Наверно, да.
Так я подсказала ей повод всем нам встретиться. Попалась-таки в мышеловку. Остается лишь дверцу захлопнуть. Но так легко я ей не сдамся.
— Я переговорю с ним и выясню, захочет ли он вообще влезать в это дело и высказывать свое суждение о Скотте.
— Я была бы так благодарна.
Она знает, что я блефую, и на самом деле меньше чем через наделю Кеннет будет подан ей на тарелочке. С рассеянным видом она ищет свою сумочку. Теперь, когда ее миссия — поводить меня на крючке, пока я наконец не заглочу его поглубже и сама не предложу познакомить Скотта с Кеннетом — закончена, можно и уходить. Потому что, задержавшись, она может столкнуться с Робертой, которая вот-вот вернется из школы — с розовыми от прогулки щеками, длинными прядями блестящих шелковистых волос, защипленных заколками, счастливым щебечущим голоском и дивной грацией движений, придающей нашей угольно-серой гостиной совсем другое измерение.
И Джой будет вынуждена ворковать, сюсюкать, распространяться насчет того, какая у меня дивная дочка, как она рада за меня, ежесекундно испытывая при этом жутчайшую, невиданную доселе зависть.
Вот поэтому она и хватается за сумочку. И мне известно, что, как только я закрою за ней дверь и она очутится на площадке перед лифтом, Джой достанет из сумочки маленькую капсулку и проглотит ее, чтобы снять боль, которую вызвала в ней эта зависть из-за воображаемой встречи с моей дочерью.