Не знаю, кем и за что мне было уготовано родиться в семье Вайнских князей единственным наследником, но младшим ребенком. Две старшие сестры, близняшки Гертруда и Вероника, казалось, ненавидели меня всем сердцем. Мати этого просто не замечала. Возможно, с моим рождением связана какая-то тайна – не знаю. Дворовые шептались, что отец мой попросту исчез еще до моего рождения.
Детство…
При одном упоминании о нем мое сердце должно радостно биться, а воспоминания пестреть беззаботными днями, но… Я слишком рано понял, что не нужен матери, да она этого и не скрывала. Иногда мне казалось, что я не родной ребенок, ведь все самое лучшее получали мои сестры, а я лишь довольствовался тем, что добывал себе сам в неравной борьбе с моим главным врагом – жизнью…
Впрочем, я лгу, говоря, что в моей жизни не было счастья. Детвора замка и дворовые заменили семью, а Агнес – моя кормилица, стала мне матерью.
Агнес…
Когда я вспоминаю ее, мне хочется выть, ибо я стал причиной ее смерти. Все случилось в тринадцатый день моего рождения.
Мати всегда устраивала балы в честь меня и моих сестер, но этот праздник был фальшью. Собравшаяся знать откупалась от виновника торжества богатыми дарами, тут же забывая обо всем ради выпивки, обжорства и разврата. Поэтому никто не замечал моего бегства, а я, изнывая от нетерпения, бежал в комнату кормилицы, и там, в кругу слуг и дворовой ребятни, у меня начинался настоящий праздник.
Однажды об этом прознали сестры. Точнее, Гертруда. И поведала матери. Та подобно фурии ворвалась в комнату Агнес и уставила на меня палец, украшенный перстнем с кровавым камнем.
– Ты не смеешь позорить наше имя, общаясь со слугами, словно они – твоя семья! – Кивнув страже, дожидающейся приказа за дверью, она коротко бросила: – На конюшню их всех!
Приговор был слишком жесток.
– Нет! Мати, нет! – Я бросился наперерез шагнувшим в комнату стражникам. – Они не виноваты! Я… я сам пришел сюда, потому что… потому что…
– Потому что ты не бережешь фамильную честь! Ты такой же босяк, как и они! Я не позволю тебе втоптать в грязь наше имя! – Слова мати хлестали пощечинами, но я решил не отступать.
– Они – не виноваты! – отчеканил я, глядя в ее перекошенное гневом лицо. – Никто из них! Только я!
– Тогда… вместо дворовых ведите на конюшню этого щенка! И пусть все находящиеся здесь смотрят на его порку! – выпалила мати и, уже уходя, бросила: – Дайте ему двадцать плетей.
– Нет! – тут же раздался в комнате отчаянный крик. Агнес бросилась ко мне и, прижав к груди, торопливо заговорила: – Госпожа София, смилуйтесь! Он же ребенок! Он – дитя! Он не переживет двадцать плетей! Он ни в чем не виноват! Это я позвала его сюда, как и всех остальных! Я хотела устроить для Влахо праздник! Ему же всего тринадцать!