2 Там же, с. 155.
К этому следует прибавить, что очень многие знали о травле Эйнштейна, предпринятой реакционно-шовинистическими элементами. Это также привлекало к теории относительности и к личности ее творца интересы широких кругов. Существовала уже в те годы и другая линия столкновений, менее заметная, но существенная. Речь идет об антиинтеллектуализме, о проповеди бессилия и неполноценности разума по сравнению с мистическими озарениями. Эта проповедь еще не вышла на плац нюрнбергских парадов, до такого выхода оставалось 12-15 лет, и мало кто мог предвидеть, в какую клоаку вольется ручеек антиинтеллектуализма. Не уже тогда многим было ясно направление этого ручейка.
187
Факел войны гаснет в атмосфере рационального мышления и разгорается в атмосфере мистики. Даже не зная как следует содержания теории относительности, многие чувствовали, что она является апофеозом разума. Главной причиной энтузиазма, с которым встретили теорию относительности, была ее связь с революционными общественными идеями. Теория относительности была отражением революции. Разумеется, не в смысле зависимости содержания этой теории от общественных движений. Теория относительности но своему содержанию отражает природу, ее объективные законы и в этом смысле совершенно независима от развития общества. Но теория относительности, как и каждая научная теория, отражает объективные законы природы в определенном приближении, и мера этого приближения в каждый период, форма, в которой была высказана теория, ее социальный и культурный эффект - все, что характеризует пауку как исторический процесс, - все это получает объяснение в связи с характеристикой времени. Связи тут могут быть очень отдаленными, косвенными и неявными. Когда Энгельс проводил цепь исторических причин и следствий от механики Ньютона к французской революции, речь шла о неясных и отдаленных, но несомненных исторических связях. Когда мыслители XIX в. увидели "алгебру революции" в тяжелых периодах официального королевско-прусского философа, связь была неявной, но исторически более близкой. В начало XX в. исторический процесс приобрел слишком стремительный темп, чтобы связь науки и революции могла быть столь отдаленной и косвенной, как раньше. Революция бушевала, и теперь связи научных теорий с революционными идеями не могли оставаться неявными. Лишь в специальных проблемах мыслители могли приходить к существенным для революции выводам, сами того не зная и не привлекая внимания борющихся общественных сил. Широкие эпохальные обобщения не могли таить свои идейные выводы, эти выводы если не становились ясными, то интуитивно угадывались и самими учеными, и широкими кругами. Они угадывались и врагами революции. После экспедиции Эддингтона и роста популярности теории относительности один профессор Колумбийского университета писал: