Джеф возил Саммер только в одну сторону — в школу. После занятий она добиралась домой на метро, и я поступила так же. В четыре часа дня в метро особого столпотворения не наблюдалось, но все равно было душно. Я взмокла, пока добралась до Бруклина, поднялась наверх и вышла на солнечный свет. Люди сновали повсюду, заходили и выходили из торгующих азиатской едой магазинов и индийских ресторанов, пролетали мимо на велосипедах и яростно сигналили каждому, кто оказывался у них на пути.
— Ариадна! — раздался мамин голос.
Она стояла прямо передо мной: волосы завивались от влажности, как у Эвелин, над верхней губой выступили капельки пота. Оказалось, она давно ждала меня и уже три раза окликнула; разве я не слышала, и неужели у меня совсем расплавились мозги от этой жары?
Я ее не слышала. В голове роились мысли о том, что сегодня с утра я выбрала правильную одежду и с прической тоже не промахнулась, и что никто в Холлистере не сказал ничего такого, от чего мне захотелось бы закрыться в своей комнате и провести там остаток жизни.
— Ну, как все прошло? — спросила мама, затаив дыхание. Наверное, надеялась на хорошее, но ожидала плохого. Плохое случалось чаще, например, когда в шестом классе Саммер выбрали Первой Красавицей, а за меня вообще никто не проголосовал.
Мама с облегчением выдохнула, когда я рассказала ей про Холлистер: про чудесные кованые ворота и девочку из моего класса, которая умеет хорошо рисовать и знает Чехова.
Мама была счастлива. Она улыбнулась, обняла меня и крепко прижала к себе, пока мы ждали у перекрестка зеленый свет. Сегодня она надела майку с бретельками. Лучше бы она этого не делала — руки выше локтя у нее слишком объемные.
У мамы с Эвелин одинаковая комплекция. Я представила сестру в тридцать — она будет выглядеть старше своего возраста, прекрасное лицо расплывется от магазинных чизкейков — как у мамы от ее любимых кексов «Хостесс». Как-то раз, когда Эвелин в домашнем платье без рукавов мыла посуду, я обратила внимание на ее дряблые руки, но промолчала.
Эти мрачные мысли частенько мелькали у меня в голове, однако сейчас они мне были вовсе ни к чему: мой первый день в Холлистере прошел удачно, и мы с мамой собирались отметить это в китайском ресторанчике.
На следующее утро Ли не было на классном часу перед уроками. Я испугалась, что она уехала или перевелась в другую школу и больше не придет никогда. Мне всегда так «везло».
Сподобилась же Саммер наступить на тот злосчастный гвоздь! Мне хотелось, чтобы она ходила в школу, пусть даже на костылях, и сидела со мной в кафетерии: тогда мне не пришлось бы обедать в туалете. Холлистер уже не казался мне замечательным. Он был огромный и пугающий. Лучше бы я училась в Бруклине — там большую перемену я просиживала в классе рисования: мне позволяли приводить в порядок кисточки и краски, и я хотя бы ела за чистым столом.