Охота окончена. Красное ухо приступает к стирке, вываливает грязное белье в биде и под звуки африканских песен, транслируемых по радио, принимается мять, отжимать и полоскать свою рубашку в мыльной воде, подражая деревенским женщинам, которых утром видел на реке. Вот что значит жить в Африке.
Вечером следующего дня он встает под душ прямо в одежде и натирается стиральным порошком.
По ночам, когда, лежа в постели, Красное ухо готовится погрузиться в сон, до него доносится выразительный ослиный рев. Вот она, вечная Африка. Ни о каком сне больше не может быть и речи. Только на двадцать третью ночь до него доходит, что этот душераздирающий стон, этот ночной плач Африки, измученной дневными трудами, этот отчаянный крик о помощи, от которого иной раз у него на глаза наворачивались слезы, на самом деле несется из недр канализации. После этого открытия Красному уху уже ничего другого не оставалось, как постараться заснуть несмотря на шум и раздражение. Ровно без пятнадцати шесть его будит призыв к молитве. Он вскакивает, прислушивается. Господи, как это красиво и необычно! На третью ночь завывания муэдзина мешают ему не больше колокольного звона. Но кто это орет дурным голосом на заднем дворе Пансиона, окончательно изгоняя нашего горемыку из царства сна?
Все тот же постылый голос предков[11].
Недаром на заре своей жизни Красное ухо каждый вечер боялся обнаружить под своей кроватью крокодила: сегодня перед сном он поймал в складках простыни маленькую ящерку-агаму. Вот как реализуются детские страхи и мечты! Но не подумайте, что в своей африканской комнате Красное ухо только и занимается что тщательными изысканиями. Нет-нет, здесь он знакомится с гением места, предоставляя ему полную свободу действий. Дух явился, чтобы испытать старика. Стоит ли ему верить, когда он говорит, что готов к любым метаморфозам?
На следующее утро окровавленную шкуру старика повесят сушиться на террасе Пансиона.
Что интересно, он действительно меняется. Еще недавно ничто так не раздражало его, как противное жужжание мухи. Теперь же он с удовольствием вслушивается в него, радуясь тому, что имеет дело со старой знакомой, а не с какой-нибудь пчелой-убийцей. Его щиколотки покрываются волдырями. Говорят, у комаров кусаются только самки. Это утешает, однако, похоже, на всю комариную популяцию приходится один-единственный самец-производитель. Одной рукой Красная щиколотка хлопает себя по щеке, другой — чешется.
Но лучше уж десяток комаров, чем паук, который не заставит себя ждать, заключает он, выпутываясь из тенёт накрывшей его москитной сетки.