Для его сына жизнь в Хэнкок-Парке была сущей пыткой. Никакого уединения, никакой самостоятельности. А сегодня еще предстояло делать радушное лицо при виде какой-то сучки, которая окрутила отца и готовилась вероломно вторгнуться в частную жизнь Макмаонов.
Войдя в гостиную, Пит недовольно уставился на Минни, которая сновала из комнаты в кухню, чтобы попробовать блюда или поправить цветы в одной из ваз. Он всем сердцем жалел несчастную мать, и сегодня в нем смешались любовь, сочувствие и дикая, безумная ярость. Он видел, что мать решила во что бы то ни стало выглядеть идеальной хозяйкой сегодняшнего ужина, словно это был вопрос чести. Она суетилась, словно деревенская матрона в ожидании приходского священника, а не солидная леди перед прибытием дешевой потаскухи.
Пит удивлялся матери. Почему она никогда не противится воле Дьюка, почему покорно сносит психологические пытки, которые он для нее готовит?
Впрочем, Пит и сам знал, что противостоять Дьюку непросто. С самого детства он видел, как отец систематически мучает жену, уничтожая ее своим пренебрежением. И дело было вовсе не в изменах — неверность Дьюка была наименьшей из его подлостей. Дело было в случайных уколах, равнодушии и жестокости — Дьюк год за годом пытался растоптать и сломать жену.
Отец завидовал образованности и воспитанности Минни, тому, что она обучалась в Англии, ее великолепному вкусу. Унижая ее, он дошел до того, что отказал в личных деньгах, и Минни приходилось выпрашивать каждый цент, к великому удовлетворению супруга.
В другой жизни Дьюк был звездой. В тридцатые и сороковые он не только преуспел в карьере, но и расчетливо вложил свое состояние, многократно его умножив. Люди уважали Дьюка и завидовали его успеху. Даже те, кто хорошо его знал, подпадали под его обаяние — но ни один из них не знал другого Дьюка — домашнего тирана и жестокого хозяина.
Пит, сколько себя помнил, ненавидел отца, а предстоящий ужин, казалось, утроил ненависть. Поначалу он отказался участвовать в подобном фарсе, сказав отцу, что не преломит хлеб с его потаскухой, но Минни заставила его переменить мнение: она умоляла о моральной поддержке.
В восемь пятнадцать Пит сидел в кресле у камина с мрачным лицом, раздраженно стряхивая с плеча руку Клэр, когда та пыталась его успокоить. Лори, его сестра, все еще зареванная и шмыгающая носом, одетая в безразмерное золотое платье, мерила шагами гостиную, чем еще больше нервировала брата. Дура, думал Пит. Чуть что — сразу нюни.
Минни, элегантная и царственная в своем простом черном костюме, белой блузке и жемчуге, сидела в другом кресле у двери. По ее спокойному виду невозможно было догадаться, что ее даже подташнивает от волнения. Было время, когда ей казалось, что муж уже не может ничем ее удивить или причинить боль, но она ошибалась. Дом в Хэнкок-Парке был не только супружеским домом, это было еще и единственное место, где Минни чувствовала себя в безопасности. И вот сегодняшний ужин должен превратить тихую гавань в публичный дом. Мрачное лицо Пита и беспокойная ходьба Лори по гостиной только усиливали ее беспокойство. «Скорее бы кончился этот вечер, — думала Минни с отчаянием. — Чем я заслужила подобное отношение»?