— Может, вы и правы, — согласился Максим лениво. — Только, по-моему, это коровьи рассуждения. Раз кому-то, дескать, надо давать молоко, то почему бы, значит, не мне этим делом заняться. Мне? — он, изобразив величайшее недоумение, ткнул себе в грудь большим пальцем. — А может, я не корова? Может, я скакун?..
— Не скакун ты, а летун, — перебил старик Бахтин, разглядывая без интереса Максима.
— Нет, подожди-и-ите, подождите, — губы у Максима задергались, лицо побелело. — Я вас слушал, послушайте и вы меня. Я, может, сто профессий перепробовал, пока нашел свою. Понимаете: свою! — Он с жадностью заглянул в глаза Матвею Захаровичу, потом его сыну. — Я мог выбирать, сравнивать, а ты? — ткнул указательным пальцем в грудь Николая. — Приковал сам себя к тачке и рад — пользу приношу! А может, ты родился печником, стеклодувом, балалаечником. Или поэтом! Что же ты ассенизатором не стал? Тоже ведь кому-то работать надо.
— Ассенизаторы, между прочим, все шофера. Тебе это ближе, — посмеиваясь, заметил Николай и посерьезнел. — Насчет поэта там или на балалайке — разговор особый. Талант нужен. У меня талантов никаких нема. Поэтому мое назначение просто работать. И работать без булды.
— Ну и работай, — огрызнулся Максим. — Ну и что, что? Спустился в шахту, вылез. Опять спустился — вылез. Глядь, оказывается, в последний раз. Общественность собралась на заслуженный отдых отправлять: самовар в подарок приготовили, лютиков-цветочков охапку приволокли, пионеры по бумажке многая лета прочитали. В школу заманили: «Расскажите, дядя Коля, про свою жизнь. За образец взять хотим». Дядя Коля сияет. Рот раскрыл: «А… а…» А вспомнить-то и нечего. Жизнь прошла, единственная, неповторимая — не будет ведь другой-то, понял?! — а вспомнить нечего…
— Ну, а тебе что вспоминается? — спросил, сдерживаясь и стараясь говорить спокойно, Николай. — Ты-то небось много чего повидал.
— Мне? — Максим раздул ноздри, расправил плечи, но увидел колючие маленькие глазки бригадира, его отвердевшее, без намека на улыбку, лицо и засмеялся добродушно. Потрепал Николая по колену. — Сейчас мне вспоминается пани Сокольская. Как ты думаешь, придет она?
— Придет, — Николай осторожно убрал с колена его руку. — А тебе что?
— Да не злись ты, — взмолился Максим. — Давай без обид. Ты ведь сам разговор затеял… — Николай лицом не подобрел, взглядом не потеплел. Максим отвел глаза. — Эта Сокольская похожа внешне на мою королеву Марго. Только попроще. Вот и вспомнилось.
— Придет, — Николай потянулся за папиросами отца. Задумчиво размял одну. — Что она, что Шахов, если пообещают, расшибутся, но сделают. Еще по школе знаю это. Придет! — заверил твердо.