— Ну, в таком разе меня, мальца, обряжают в дорогу. Так, мол, и так, обскажи все Корнилычу. И в кисет маненько песочку сыпанут. Непромытого, но чтоб золотишка пожирней было. Навроде мандата, для верности. — Степан Трофимович поддернул рукав фуфайки, помешал черпаком в казане.
На тайгу опустился вечер. Растворились в темноте дальние увалы, и ночь подступила к самому костру. Только Листвянка еще светилась рябью перекатов, да на западе угадывалось широкой бледной полосой небо, и на его фоне пологие горушки, ощетинившиеся сосняком, казались совсем черными. Мечется по ветру пламя костра, то прижмется к земле, то вдруг рванется вверх длинными языками. И ночь то навалится в шуршании и вздохах пихт, то отпрыгнет, и тогда из темноты выныривают лохматые ветки, лошадиные морды с фиолетовыми глазами.
— Ну а уж Корнилыч свое дело знает. Мобилизует лошадей — и айда в тайгу, — старик покрутил головой, сбил на затылок шапку с кожаным козырьком. — Оттель уж, ясно дело, с шиком. На передних тройках сами добытчики едут. С гармошкой, с бубенцами, пьяные вусмерть. Орут, базланят — знай, мол, наших! Фарто-о-овые! За ними на отдельных лошадях — лопаты, каелки, ковши — амуниция. Для куражу…
Деда слушали молча, не перебивая. Константин Ватагин, начальник поискового отряда, водил карандашом по карте — подсчитывал количество проб на Листвянке. Матвей Буранов, шурфовщик, улыбался тихо своим мыслям, крутил в черных лапищах кисет. Георгий Кольцов, худой, нескладный, выпрямился, замер, только очки поблескивают. Его жена Вера, техник-геолог, прижалась к плечу мужа, глядя в огонь.
— А уж на прииску — все как полагается, — Степан Трофимович пятерней вытер сразу нос, усы, клинышек бородки. Вздохнул. — Дым коромыслом. Винище рекой. Бабы голосят, это уж как водится, норовят свою долю для хозяйства урвать… Мужики, конечно, отвалят по пьянке где сотельную, а где колотушек. Это уж под какую руку подвернется.
— Дикость какая! — повела бровями Вера. Натянула поглубже на лоб белый беретик и, повозившись немного, положила поудобней голову на плечо мужу.
— Ага, дикость и есть, — охотно согласился Степан Трофимович. Зачерпнул из казана варево, попробовал, пожевал. — Рано ишшо!