— Но вы ему сказали, что выстрелите ему в голову.
— Это то, что говорят всегда; но разумный человек стреляет в центр. Голова — на краю прицела. Это так же верно, как, поднимая ствол пистолета, я останавливаю его, не переходя выше линии прицела.
— Это правильно, — сказал Браницкий, — ваша тактика оказалась лучше моей, вы преподали мне урок.
— То, что В.С. явили мне пример героизма и хладнокровия, значительно более заслуживает уважения.
— Видно, — повторила свое его сестра Сапега, — что вы, должно быть, много упражнялись с пистолетом.
— Никогда в жизни. Это был мой первый несчастный опыт; но у меня всегда было здравое представление о правильном поведении, верный глаз и твердая рука.
— Это все, что нужно, — сказал Браницкий; у меня все это есть, и я рад, что не стрелял так хорошо, как обычно.
— Ваша пуля, монсеньор, раздробила мне первую фалангу. Вот она, расплющившаяся о мою кость, позвольте, я вам ее верну.
— Сожалею, что не могу вернуть вам вашу.
— Ваша рана уже лучше, как мне сказали.
— Моя рана заживает с большим трудом. Если бы я вел себя в тот день, как вы, дуэль стоила бы мне жизни. Вы, как мне сказали, очень хорошо пообедали.
— Это было из-за страха, что этот обед будет моим последним.
— Если бы я пообедал, ваша пуля пробила бы мне кишечник, вместо того, чтобы, поскольку он был пуст, пройти мимо.
Что я знаю наверняка, это что Браницкий, когда он уверился, что будет биться в три часа, пошел к мессе, исповедался и причастился. Исповедник вынужден был отпустить ему грех, когда он сказал, что честь обязывает его идти драться. Это школа былого дворянства. Что до меня, христианина, более или менее, как и Браницкий, я сказал Богу только эти слова: «Боже, если мой враг меня убьет, я буду осужден; охрани же меня от смерти». После многих высказываний, веселых и интересных, я раскланялся с героем, чтобы направиться к Великому коронному маршалу Белинскому (графиня де Салмур была его сестра), девяностолетнему старику, который в Польше, в силу своей должности, единственный распорядитель правосудия. Я с ним никогда не говорил, он защитил меня от улан Браницкого, я был обязан ему жизнью, я должен был пойти поцеловать ему руку.
Я прошу доложить обо мне, я вхожу, он меня спрашивает, чего я хочу от него.
— Я пришел поцеловать руку, которая проявила ко мне милость, Монсеньор, и пообещать В.П. быть более разумным в будущем.
— Я вам это советую. Но что касается милости к вам, поблагодарите короля, потому что если бы он не заступился за вас, я велел бы лишить вас головы.
— Несмотря на обстоятельства, монсеньор?