— Очень ли вы довольны, мадам, что умерли внезапно?
— Какая глупость! Вы могли бы задать такой вопрос лишь отчаявшейся, либо женщине, которая, вследствие своей плохой конституции должна опасаться мучительной смерти в результате долгой и тяжелой болезни. У меня же не было ни того ни другого, я была счастлива и чувствовала себя очень хорошо. Со мной не могло случиться большего несчастья, потому что это, возможно, единственное, чего я, не будучи сумасшедшей, не должна была опасаться. Эта смерть помешала мне закончить сотню дел, которые я бы очень легко закончила, если бы Господь выдал мне какую-то из числа небольших болезней, в которой самый легкий из симптомов мог бы дать мне предвидеть возможность моей смерти; и могу вас заверить, что для того, чтобы мне приготовиться к ней, мне не нужно, чтобы врач мне ее предрек. Но случилось отнюдь не так. Приказ небес заставил меня направиться в самое большое из путешествий, не дав времени собрать свой багаж, когда я не была готова. И этот человек называет меня счастливой, что я скончалась такой смертью, потому что я не была наказана наблюдением ее прихода? Те, кто полагает, что у меня не достало бы силы добровольно уступить закону природы, общему для всех смертных, должны были бы предполагать во мне наличие малодушия, для которого, на самом деле, я не давала повода кому бы то ни было во всю свою жизнь. Могу вам, наконец, поклясться, что сегодня, говоря вполне откровенно, как вы видите, я сочла бы себя счастливой и довольной, если бы слишком суровый декрет неба, который меня поразил, дал бы мне только двадцать четыре часа хорошего самочувствия перед моим последним моментом. Я бы не жаловалась на его несправедливость.
— Как, мадам! Вы обвиняете Бога в несправедливости?
— Это очень просто, поскольку я осуждена. Разве вы считаете возможным, чтобы осужденный, даже если в мире он был самым виновным из всех живущих, мог счесть справедливым декрет, который присуждает его быть несчастным в вечности?
— Разумеется, я полагаю, что это невозможно, поскольку признание справедливости обвинения нас некоторым образом утешает.
— Это хорошее рассуждение, и осужденный должен быть навсегда безутешным.
— Несмотря на это, есть философы, которые по обстоятельствам этой смерти сочтут вас счастливой.
— Дураки, должны вы сказать, так как все, что я вам сейчас сказала, должно вам показать, что моя внезапная смерть выставила меня несчастной, даже если я считаю себя сегодня счастливой.
— Это сильное рассуждение. Осмелюсь ли я спросить вас, мадам, допускаете ли вы возможность смерти несчастливой, с последующим вечным счастьем, либо счастливой — в результате телесного наказания?