Пистолет лежал под окном, на разостланной белой тряпице, он был разобран и подготовлен к чистке.
Убийца стоял рядом, дожидаясь, пока рассветет.
Светофор светил то красным, то желтым, то зеленым огнем над пустым пересечением темных улиц. Не было ни одного автомобиля. В витринах универмага вспыхивал свет, озаряя длинную, молчаливую улицу. Газета быстро скользила вдоль тротуара, подхваченная неожиданно подкравшимся ветерком.
Где-то в парке запела птица. Наступал день.
Постепенно разливаясь, свет озарял окружающие дома, сгрудившиеся в молчаливую толпу неких угловатых инопланетных существ. В сотнях окон отражались уплывающие за горизонт облака, словно бы раскаленные снизу невидимым пока солнцем. Змеиные изгибы реки, разделяющей город надвое, с рассветом превращались в тускло сверкающий поток ртути.
Внезапно за городом разрезал небо поднявшийся аэробус; казалось, застыл неподвижно, затем, очертив плавную широкую дугу, стал удаляться, волоча за собой шлейф выхлопных газов, который сейчас же засверкал, вобрав в себя свет поднимающегося солнца.
Свет разгорелся сильнее и ярче, наполнил собой комнату. Он отражался от полированной мебели, от обоев, от стекол, окантованных и развешанных по стенам фотографий, от серебряных кубков на каминной полке, от оружия, размещенного на полках вдоль стен, от круглого зеркала над резным письменным столом красного дерева.
Убийца подошел к зеркалу и заглянул в него.
В зеркале отразилось тусклое, ничем не примечательное лицо.
Так и должно быть.
Никто не узнает, никто не догадается.
Одна смерть прошлой ночью.
Может быть, завтра — другая.
Убийца улыбнулся.
«Зеркальце, зеркальце на стене,
Кто самый хитрый, скажи-ка мне?»
Страйкер наблюдал за самолетом, поднявшимся со взлетной полосы, — на земле тот был так громоздок, так тяжел, что казалось необъяснимым, как он смог оторваться от бетонки и, взлетев, устремиться ввысь. Но самолет поднимался все выше и выше, пока не превратился в крохотную точку, парящую в небе. На мгновенье он сверкнул искрой, отразив солнечный луч, затем стал серым слабым пятнышком — и все.
Постепенно в его сознание снова проник шум аэропорта; привычная картина: киоски, билетные кассы, сиденья для уставших и ожидающих, буфеты, бары, постоянное перемещение людей, неотъемлемый от аэропорта дух странствий, которым было все здесь пропитано.
— Гераклит… — пробормотал он.
— Да брось ты! — отозвался Тос тем небрежно безапелляционным тоном, которым он всегда отвечал на замысловатые и псевдонаучные высказывания Страйкера. — Вот это? Да ничего особенного!
