Лучше Нелл, чем Карла Ривера, подумал Страйкер, но не сказал этого. Все, что он сказал, мягко и благодарно, это было «о'кей».
Они шли, толкая впереди себя тележку, как супружеская пара, толкающая детскую коляску; он рассказывал ей о расследовании. Это у него получалось лучше, чем найти слова любви; у него вечно фраза начиналась вроде бы хорошо — а заканчивалась глупо. Он лучше покажет ей, как он любит ее… но она заслуживает большего. Она шла около него, и ее кудри развевались на ветру, и ее рот был нежен, как всегда, а глаза — широко распахнуты и все еще в слезах. Он решил попытаться побольше читать поэзию.
— О'кей, — сказала Кейт. — Начни с самого начала.
Страйкер поморщился:
— Начало — это как копы пытаются оставаться добрыми и делают при этом ошибку. Ни один из них не плох, но все имели отношение к одной и той же личности, и все внесли свою лепту в зловещую цепочку. — И он рассказал ей всю историю с самого начала.
— А когда Эберхардт докатился до убийства, — он, несомненно, сделался бы убийцей, даже если бы ни одна из ошибок не была совершена, — он убил как раз сына копа, Дэвида Риверу.
— Наверное, это было страшное для них горе. Этого они меньше всего ожидали.
— Это было ужасно. Но самое ужасное — что мы не смогли припереть убийцу к стене. Наверное, это была наихудшая из ошибок. И это была моя ошибка. Моя — и Тоса.
— Ты сделал, что мог.
— Да. Больше, чем могли, мы сделали, — но не на пользу. Для Карлы, по крайней мере. Когда был убит ее сын, Карла Ривера не смирилась с этим, как Майк. Он верит в Бога, он принял это как Божью волю. Это привело к тому, что он стал работать над собой, над своей личностью. Но Карлу одолевала ненависть. Ее месть обратилась и на убийцу, и на весь департамент полиции. Она знала, что такое идеальный коп: она почти и была таким. Она получала поощрения за смелость и инициативу, у нее были награды за меткость в стрельбе, как и у Майка, она была кандидатом на поступление в академию. Она знала, как делать дело. Она знала, что возможности для того, чтобы остановить Эберхардта, были — но их не использовали. И ее злость росла, росло и разочарование. Она стала маниакально делить всех на «хороших копов» и «грязных копов»; и сочла, что все, кто позволял Эберхардту уходить от правосудия, — так же виновны, как и сам Эберхардт. Перед тем, как подать в отставку, она ходила к психиатру департамента, но его советы не дали эффекта. В ее глазах — эти люди, «грязные копы», убили ее сына. Это было все, о чем она могла думать. Она рассталась с Майком, и ее уже ничто не успокаивало и не удерживало. Время шло, и ненависть возобладала в ней. У нее ничего не осталось, кроме ненависти — и желания отомстить.