Внезапно со сдавленным стоном он оторвался и тихо прошептал:
— А, хорошо.
— Что — нагота?
— Нет, вот что.
Он взял ее руку и потянул вниз. Как-то сами по себе, непроизвольно, пальцы Лайлы крепко сжали горячую железную твердь. Он снова негромко выругался и слился с ней в жадном глубоком поцелуе. Потом приподнял ее за бедра, положил на себя и начал нежно ласкать ладонью. Оба одновременно вздохнули.
— Что ты чувствуешь? — спросила она.
— Прикосновение, тебя… А еще… — Он просунул руку между телами и потрогал мягкий пушок ее лона. Она вздрогнула, словно от электрического заряда.
Он в замешательстве спросил:
— Я сделал тебе больно?
— Нет, нет, что ты…
Она уткнулась ему в грудь, и его пальцы чуть сдавили ее нежную плоть. Ногтями впившись ему в плечи и сильно зажмурив глаза, она всецело отдалась во власть новых ощущений, которые пробуждали в ней его ласки. И принялась раскачиваться, сначала легонько, потом все сильнее и сильнее. Горячие волны наслаждения накатывали на нее одна за другой, и каждая последующая отзывалась в ней все острее и острее, пока она полностью не растворилась.
И даже чуть позже они еще продолжали захлестывать ее, короткие пульсирующие волны просветленного восторга.
Открыв наконец глаза и подняв голову, она осознала, что он уже больше не обнимает ее. Вытянув руки вдоль тела, он безучастно лежал на подушках и смотрел открытыми, невидящими глазами. И самым страшным было его безжизненное, потухшее естество.
— Адам? — У нее едва хватило дыхания, чтобы выдохнуть его имя, но она знала, что он слышит. Он не ответил, и она снова позвала его.
— Лучше оставь меня сейчас, — сказал он отрывисто и грубо. — Я устал.
Лайла вопрошающе ждала, она уже пожалела, что поддалась искушению. Чуть помедлив, она пододвинулась на край постели, но он даже не пошевельнулся, чтобы удержать ее. Тогда смущенная и подавленная, она соскочила на пол, быстро собрала разбросанную одежду и выбежала из комнаты.
Хорошо, что в спальне для гостей к потолку прикреплен вентилятор. Было хоть на что уставиться. Она несколько часов наблюдала за тем, как его лопасти вращались над постелью, разбивая воздух и осушая соленые слезы, градом катившиеся из ее глаз.
Она мысленно прокручивала случившееся по меньшей мере тысячный раз и все равно никак не могла найти логического объяснения поведению Адама. Его горячая, бурлящая кровь почему-то вмиг застыла. Почему? Что такого она сделала? Или, может быть, наоборот, не сделала?
В невыразимой тоске она повернулась на бок. Слезинка, такая тяжелая, что не поддавалась осушающему действию вентилятора, скользнула по щеке, потом скатилась на кончик носа и шлепнулась на подушку. Она с упреком подумала о ней… об этой и обо всех других, предыдущих и последующих. Она никогда не плакала. Она никогда, НИКОГДА не плакала из-за мужчины. И то, что она нарушила свое правило и расплакалась из-за Адама Кэйвано, страшно разозлило ее. Каким бессердечным хамом надо было быть, чтобы вот так вышвырнуть ее из своей постели!