С этой мыслью она отвернулась от моря. И тут же, неожиданно и не к месту, ее блуждавший взгляд был перехвачен никем иным, как Тристаном де Жарнаком; она и не заметила его присутствия среди тех, кто окружал короля. Он подарил ей свою короткую лучезарную улыбку и направился к ней. Она немедленно отвернулась, сохраняя холодную и неподвижную мину. Ничего из того, что он мог бы ей сообщить, ей не хотелось слышать.
В пиршестве, состоявшемся тем же вечером, чего-то не хватало по сравнению с несколькими предыдущими вечерами. Отсутствие Элеоноры давало себя знать не только ощущением простого сожаления.
Сэр Джои де Валфран утратил достоинство и свалился под стул где-то в половине десятого, и Уилл Баррет с извинениями, которые Иден стала уже воспринимать как некий ритуал, поволок с помощью своего оруженосца бесчувственное тело рыцаря в постель. Иден, уставшая от шума и суеты, тихонько встала со своего места, взяла со спинки стула старый зеленый плащ и вышла на высокую крепостную стену Мэйтгрифона.
Ночь была темная: угрюмое, без единой звездочки небо низко нависло над замком, воздух был теплым, его прикосновение к коже ощущалось почти физически. Она облокотилась на зубец крепостной стены и взглянула на город. Его смутные черные контуры временами прорезал огонек свечи в окне или плавно раскачивавшийся свет фонаря, когда кто-нибудь освещал себе путь по узким улочкам. Подальше, внизу, лежало море. Оно было неразличимо во тьме, но ночь была наполнена его присутствием. В гавани, где бросил якорь флот Ричарда, все еще горели огни, и иногда вместе с шумом волн до нее доносились звуки матросского кутежа.
Она глядела в безграничное иссиня-черное пространство. В первый раз с тех пор, как они сели в Англии на корабль, она почувствовала себя в полном одиночестве, наедине со своими мыслями. Как далеко ее занесло, через пугающие безбрежные водные просторы, и как далеко еще предстоит отправиться. И пока она стояла на безмолвном крепостном валу, ей пришло в голову, что она сейчас находится посередине, на некоем неосязаемом перешейке между прошлым и будущим. Позади нее, далеко во времени и пространстве, простиралась вся прошедшая жизнь с ее детством, замужеством и безмятежным существованием со Стефаном — все это казалось долгим спокойным сном, который был прерван, и навсегда, жуткой судорогой насилия и греха. Она не сможет снова погрузиться в сладкое забытье. Вместо этого она должна смотреть другими, заново открывшимися глазами в неведомое будущее, ожидавшее ее за невидимыми, шепчущими морями. Нетерпение охватило ее. Ей стало казаться, что, сколько бы миль сознания не было уже пройдено, она едва начала продвигаться в своем поиске. Ни новое ощущение деревянной палубы под ногами, ни ежедневное небрежное великолепие придворной жизни, ни очарование солнечного острова, усыпанного зреющими фруктами, на котором находились самые разные люди, начиная от загорелых византийских гребцов и заканчивая самим королем Англии, — ничто не могло произвести на нее полного, законченного впечатления, пока она не нашла тот путь, который мог привести ее к Стефану. Она бессмысленно смотрела в теплую темноту, чувствуя, что ее ум и сердце стали подобны стреле, выкованной из стали и направленной в цель, но не выпущенной, поскольку рука, державшая тетиву, отказала. Чья это рука, думала она, может быть, короля? Она не чувствовала, что Ричард всерьез озабочен ее присутствием и целью этого присутствия, да и как он мог? Ее дело не имело к нему отношения, притом она собиралась лишить его одного из его бравых крестоносцев. Конечно, королева сделала все, что было в ее силах, чтобы помочь, так же и Беренгария, — и еще многое сделает. Но откуда тогда это ощущение беспокойства, ожидания, подсчета бесполезно потраченного времени? Возможно, она заразилась от окружавших ее рыцарей, некоторые из них были доведены до отчаяния длинными зимними месяцами бесполезного ожидания и осквернявшими их святую цель алчными ссорами мелочных принцев. Она забарабанила пальцами по деревянной стене, почувствовав степень собственного нетерпения. И тем не менее, с удивлением подумала она, почти два года она спокойно жила и трудилась в Хоукхесте, не ощущая никакого беспокойства. Грустно улыбнувшись в темноту, она подумала, что по диковинной прихоти судьбы рукой, отковавшей стальную стрелу, оказался сэр Хьюго. Если бы не он, она лежала бы сейчас на постели в своей холодной светлице, мучаясь бессонницей после чересчур хлопотливого дня.