— Она нормально поступила! — воскликнул Петя. — Благодаря Леле вы все теперь будете пить-гулять на дармовщину и злословить про этого Костю на каждом углу. Потому что вы все ему завидуете. Все, кроме Лели.
— Послушай, Петр, за этим столом собрались люди искусства, а они, как ты знаешь, выше такой зависти. Ты еще молод и полон максимализма, который долго будет швырять тебя из стороны в сторону, как резиновый мячик. — Виталий Августович как огня боялся некрасивых семейных сцен. — Ты тоже принадлежишь к этому прекрасному племени людей без царя в голове и с искрой Божьей в сердце. Ты…
— Ты, Виталий, завидуешь ему больше всех. Правда, мама? — Он повернулся к беспокойно ерзавшей на стуле Миле. — Мама, скажи хоть раз правду, как бы тяжела она для тебя ни была.
— Чего-чего, а зависти мой папочка лишен напрочь. — Ксюша подошла к отцу и, обняв его за плечи, уперлась в макушку подбородком. — Папочка, ты ведь поедешь с нами в ресторан, правда? Может, это чучело с чумазой физиономией на самом деле окажется нам когда-нибудь полезным. — Она подмигнула Леле. — Молодец, сеструха. В нонешней жизни самое главное — всегда быть в седле.
— Неужели это ты, Сурок? Вот уж никак не думала встретить тебя здесь! — Леля удивилась, увидев Милу, которая панически боялась темноты, а еще больше дикой природы, на берегу бледно освещенного полумесяцем озера.
— Как хорошо, девочка, что ты вышла погулять. Мне очень нужно поговорить с тобой. У тебя найдется десять минут?
— Думаю, что да. Мы с Петькой хотели покататься на лодке, а у нее кто-то сломал весло. Он побежал к Генке — за другим.
— Я так рада, что мой сын в тебе души не чает, так рада. Давай присядем на лодку. — Мила вынула из кармана пачку «Салема» и закурила. — Если бы не ты, он бы уехал на все лето в этот монастырь, где его используют как водовоза, ассенизатора и так далее. Помнишь, в прошлом году он пробыл там целый месяц? Вернулся, как из ссылки, — страшнее смерти. Ты, девочка, заменила ему и Бога, и все остальное. Ты представить себе не можешь, как я тебе за это благодарна.
Слова сыпались из Милы как горох. Леля улыбнулась, тряхнула волосами.
— Ну да, я и есть святой образ. Ты разве не знала? — Леля встала, одернула на животе майку. — Ладно, я пошла — от всяких «спасибо» у меня болят барабанные перепонки.
— Постой. Я хотела поговорить с тобой об отце.
У Милы было трагическое выражение лица.
— Об отце? Он что, кого-то убил?
— Нет. Он, как ты знаешь, мухи не обидит. Но себя он убивает. День изо дня. С методичностью капли, которая долбит камень.
— Ты имеешь в виду ночную работу? Так ведь он спит потом до двенадцати или дольше. Я сама люблю бодрствовать ночами.