— Да, я очень люблю цыган! — вызывающе бросила она. — И в Камарг приехала со своими друзьями из табора. Не могу понять, почему у вас они вызывают такую подозрительность.
— Отнюдь нет. Меня только озадачивает ваш оригинальный способ передвижения. С вашей наружностью вы, несомненно, должны порой испытывать… м-м… определенные неудобства и затруднения, попадать в непредвиденные ситуации. Я не прав?
— Только когда меня застигают врасплох, как сегодня!
— Я имел в виду совсем другое, — нахмурился он.
— Я уже сказала, что могу за себя постоять. Мне кажется, что для женщины важно быть независимой, жить своим умом и принимать самостоятельные решения.
— А если не секрет, чего бы вам хотелось от жизни?
Вальда на мгновение задумалась.
— Я хочу быть свободной… свободной от запретов, ограничений, вынужденного подчинения чужой воле…
— Но такова неизбежная участь всех женщин, — возразил Сэнфорд. — Сначала они подчиняются родительской воле, потом за ними присматривают мужья.
— С какой стати! — возмутилась Вальда. — Да и такое ли уж это благо — иметь мужа? Во всяком случае, на свете достаточно мужчин, чтобы не бросаться очертя голову за первого встречного!
Мысли ее в эту минуту возвратились к маркизу д'Артиньи. Он и был для нее этим первым встречным. Но не верилось, что второй или третий кандидат отчима окажется намного лучше.
Молодой человек задумчиво молчал, и Вальде, которая вооружилась фотокамерой и уже открыла дверь во двор, пришлось позвать его:
— Ну, что же вы? Идемте скорее! Если замешкаемся, солнце уйдет, а я, увы, не Пол Мартин и не умею снимать в темноте!
Следующие два часа прошли для Вальды в совершенном восторге. Они с Ройдоном фотографировали жеребят на лужайке, неподалеку от фермы.
Хотя лошади на ферме были вполне одомашнены и привычны к людям, все же при появлении чужаков чуткие жеребцы начали задирать головы и сверлить нескромных гостей недоверчивым глазом. Часть кобыл еще не ожеребилась, другие уже паслись вместе со своими малышами, и тут Вальда впервые узнала, что жеребята появляются на свет отнюдь не белыми. Большинство новорожденных были черненькими с белым пятнышком на лбу. Иногда попадались гнедые или желтовато-коричневые.
— Примерно месяцев через восемь, — объяснил Сэнфорд, — они начнут линять, а годам к четырем их окраска полностью сменится на бледно-серую. Постепенно она светлеет и, наконец, становится совершенно белой.
Забыв обо всем на свете, Вальда увлеченно фотографировала. На фоне обрамляющих лужайку деревьев и домиков, крытых красной черепицей, силуэты лошадей поражали природной грацией, не передаваемой словами, но которая, как горячо надеялась девушка, останется на снимках.