Дверца мягко захлопнулась.
— Почему?
— Долго объяснять.
Мать опустила глаза. Расстроилась. Но никаких вопросов задавать больше не стала.
— Ладно, — вздохнула, вытерла руки о фартук. — Пойду, помогу собраться.
— Подожди. Я хотел спросить тебя… — Евсеев понизил голос. — Позавчера, когда Артем на себя кашу развернул… Марина помогала тебе его мыть?
Клавдия Ивановна непонимающе уставилась на него.
— Я имею в виду — она вместе с тобой была в ванной?
— Да…
— Все время?
— Ну… Я занесла Темку, она следом пришла. Раздела его. Потом табуретку из кухни принесла, чтобы удобнее было мыть. Потом, когда помыли, завернула его в полотенце, унесла в спальню… Юра, что случилось?
Евсеев молча покачал головой и вышел из кухни.
— Артем! Собирайся, живо!
Мальчишка не услышал его, продолжая фырчать, трясти деда за руки и хватать за нос.
— Темка, тш-ш, погоди-ка… — Петр Данилович освободил руки, пересадил внука на пол, поднялся.
— А что за срочность, если не секрет?
— Домой надо ехать, — буркнул Евсеев.
Он присел на корточки, подтянул Артему шорты, застегнул пуговицу на рубашке.
— Где твой платок?
Артем неуверенно хлопнул себя по карману. Кажется, он готов был заплакать.
— Вытри нос. И давай собираться, мама ждет.
— А мы только разыгрались как следует, — Петр Данилович потрепал Тёмку по голове. — Жаль… Что-то прояснилось с этим твоим вторым участком?
Евсеев посмотрел на отца. Стиснул зубы, взял сына на руки и понес одеваться.
Мать к этому времени уже собрала Темкин рюкзачок с одеждой и игрушками. Подошел Петр Данилович, глянул вопросительно. Она пожала плечами.
Евсеев натягивал на Артема свитер и шнуровал ему ботинки, родители стояли в прихожей. Было очень тихо. Только приглушенные всхлипывающие звуки… Артем. В конце концов, ребенок перестал сдерживаться и заревел во весь голос.
Евсеев тоже не выдержал, шлепнул по мягкому месту.
После короткой запинки рев усилился.
Шлеп!
На шум из гостиной вышел Брут.
— Тёмочка, милый, надо слушаться папу… — завела мать, сама едва не плача.
— Да погоди ты! — прогремел Петр Данилович.
Он решительно подошел к Евсееву, развернул к себе.
— Так. Теперь объясни, что происходит. Спокойно и без нервов.
Евсеев убрал его руку.
— Уйди, отец. Не мешай.
Лицо Петра Даниловича налилось краской:
— Не уйду. Мы с матерью имеем право знать, в чем дело.
— Так ты из-за Марины?! — вскрикнула Клавдия Ивановна. — Поэтому и спрашивал? Думаешь, мы… Думаешь, я считаю ее…
— Ну, при чем тут Марина, мама?
— А что тогда?
Три поколения Евсеевых столпились у двери: Артем ревел, Клавдия Ивановна по-бабьи охала: «ну что же… ну как же так…» — и хватала за руки мужчин; Петр Данилович и Юрий сверлили друг друга взглядами. Сын — многозначительным, отец — непонимающим.