Баба Клава отвела старшую дочь в отдел кадров завода, где прежде трудился ее муж.
Оформление длилось долго, завод был секретный, и органы пристально изучали анкету и биографию каждого вновь поступающего. Однако Зина не стала дожидаться, когда власти дадут добро ее кандидатуре и примут ученицей фрезеровщицы в цех. Однажды она пришла домой и торжественно объявила матери, что забрала заявление с завода, поскольку ее примяли судомойкой на госпитальную кухню. А вскоре принесла первую получку и первые продукты, отоваренные, по ее словам, по карточкам. Ассортимент продуктов, правда, вызвал у бабы Клавы сомнение: Зина приносила и консервы с тушенкой, и даже сухофрукты, что простым обывателям не полагалось.
«Так я же в госпитале работаю!» — с гордостью заявляла Зина. Лишь позже — Зине тогда исполнилось шестнадцать, когда у девушки начал расти живот и обнаружилось, что она беременна, выяснилось, что списке служащих при кухне она не числилась. Поговаривали о ее связи с начальником госпиталя, но она сохранила в тайне, кто был отцом ее будущего ребенка. И в графе «Отец» свидетельства о рождении дочери поставили прочерк. Девочку назвали Надей, и сейчас, спустя семьдесят лет, она сидела напротив Маргариты уже в облике пожилой тучной женщины.
Но когда незаконнорожденная девочка, как тогда говорили о детях, чьи отцы не признали их, появилась на свет, не было уверенности, что она выживет и будет жить долго, потому что у юной мамы Зины не было никакой поддержки. Начальника госпиталя вскоре направили служить в другое учреждение, а баба Клава, сама с малолетними близнецами, сама едва сводившая концы с концами, велела убираться старшей дочери из дома вместе с ее «ублюдком» на все четыре стороны. Близнецам только-только исполнилось три года:
— Ты посмотри на мать-то, — говоря о себе в третьем лице, кричала баба Клава, — кожа да кости, волосы прядями выпадают. И бог знает, когда война еще закончится. Чтобы твоим брату и сестре жизнь сохранить, от себя последнее отрывала. Но тянуть твою девку уже сил моих не хватит. Хватило ума родить в шестнадцать, давай и расти ее сама.
— Это твоя внучка, а ты нас гонишь, — бросила Зина в лицо своей тридцатитрехлетней матери. Именно столько было бабе Клаве в разгар войны, в сорок третьем. — А самой-то сколько было, когда меня родила? Ведь тоже шестнадцать!
— Ты меня с собой не ровняй, я с отцом твоим венчана, а не в подоле принесла, как ты.
Зина сопротивлялась долго, плакала и умоляла мать позволить жить в ее доме и оставлять иногда на ее попечение девочку. Какие бы ни были отношения между ними, Зина надеялась, что все утрясется со временем. Деньжат она матери подкинет, «мальчики», уверена, не обидят. И продуктами солдатики помогут, если их ублажить как следует. Главное, чтобы руки от ребенка развязать. Сейчас ясно, что ход войны переломился, наши непременно победят. А в госпиталь прибывают все новые раненые, и среди них есть даже холостые офицеры.