— Ты где была так долго?
— У шейха. В шахматы играла. Я же не знала, что ты меня тут… ждешь.
— У тебя все в порядке?
— Да. — (Не считая, конечно, того, что яхта захвачена террористами…)
Снова поднесла к его губам чашку, второй рукой поддержав за затылок — он попил еще и отстранился.
— Потрясающе…
— Что?
— Кофе потрясающий… и ты… тоже… — Улыбнулся сонно. — Давай поженимся, и ты мне его будешь варить каждый день.
Опять шуточки начались!
Клодин отставила кружку в сторону и принялась стаскивать с него остатки одежды; мысленно похвалила себя за догадливость: снимать с болтающегося в теплой воде человека майку, трусы и носки оказалось и впрямь куда легче, чем с лежащего на ковре.
Бросила мокрое белье на пол и присела на край ванны, разминая и массируя его левую руку, распухшую и покрасневшую, с глубоким следом от веревки, пересекающим ладонь.
Томми лежал неподвижно, глаза были закрыты.
Как его отсюда вытаскивать, если он совсем разоспится? Нет, так дело не пойдет!
— Вставай-ка! — Она подергала его за плечо. Томми лениво приоткрыл глаза и вздохнул.
— Зачем?
— В кровати поспишь.
Заставила его встать и как маленького обхватила полотенцем, обхлопала, обтерла.
— Давай пойдем… Пойдем, обопрись на меня.
— Да я сам… — Он попытался выйти из ванны и пошатнулся.
— Ничего-ничего, пойдем. — Обхватила за талию, помогла вылезти и повела к кровати. Откинула одеяло. — Ложись.
— Разбуди в четыре, — пробормотал он, — я должен уйти до рассвета.
— Хорошо. — Отпустила его, и он буквально рухнул в кровать. Повернулся набок, улыбнулся одной половиной рта.
— Ляг ко мне…
— Да, сейчас, только твою одежду в порядок приведу.
Неизвестно, слышал ли Томми ее ответ — лицо его разгладилось, и дыхание стало ровным.
Легла Клодин только через час с лишним — все это время она с помощью дорожного утюга сушила его одежду. Технология была отработана: отжать, туго закатать в махровое полотенце, прижать как следует (лучше всего — сесть сверху и попрыгать), повторить то же самое еще раз — с сухим полотенцем, а потом пройтись утюгом.
Когда она легла наконец в постель, Томми даже не шелохнулся — не обнял ее, не притянул к себе, как обычно — спал, что называется, «вглухую», и лицо его выглядело каким-то совсем детским и беззащитным.
Она сама придвинулась ближе, чтобы чувствовать его тепло. Выключать лампу над головой не стала, только повернула так, чтобы свет не падал Томми в глаза. Спать ей не хотелось — хотелось лежать и смотреть на короткие пушистые ресницы, на веснушки, на упрямый подбородок…
То, что он сейчас здесь, с ней, казалось теперь почти чудом; задним числом Клодин понимала, что приди она еще минут на двадцать позже — и неизвестно, хватило ли бы у него сил или руки бы разжались, и он бы упал в море.