— Тем не менее, — продолжал Николай, не давая мне передышки, — он, цепляясь за память о своей великолепной жизни в прошлом и за абсурдные традиции, продолжает верить в царя как в некоего бога, который явится и спасет его от полного разорения. К счастью, я додумался бросить военную академию, поступление в которую, безусловно, было не чем иным, как проявлением заурядности нашей семьи. После этого я унаследовал кое-какие деньги от одного своего дальнего родственника. Я, конечно же, мог потратить их на кутежи и распутство — как зачастую и поступают юноши из благородных и состоятельных семей, — однако у меня хватило ума вложить их в производство стали и в строительство железных дорог… (Лицо Николая вдруг стало сердитым.) Будь прокляты зарубежные капиталисты, скупающие наше богатство благодаря стабильности своих западных валют! Если бы русские богатеи перестали вкладывать свои деньги только в поместья и старинные дворцы, а нашли бы им более эффективное применение, то дела у нас, в России, пошли бы намного лучше. Пример тому — я. Всего лишь за несколько лет я сколотил состояние, которого у меня не было бы, если бы я так и служил офицером императорской гвардии. Я прожил бы жизнь в гордой бедности, укрепляя честной воинской службой репутацию своей благородной семьи. Или же, хуже того, я бы погиб, воюя с японцами или подавляя какой-нибудь студенческий бунт. Однако я ушел из гвардии и вот теперь вполне могу усыпать вас драгоценностями в знак поклонения перед вашей восхитительной красотой.
Он окинул меня взглядом, и от его голубых глаз повеяло холодом, достойным сибирской тайги — того места, куда я его с удовольствием бы сослала. Его рассказ, похоже, закончился. Я не додумалась ни до чего лучшего, кроме как изобразить на своих губах вежливую улыбку, мысленно моля Бога о том, чтобы мне представился какой-нибудь повод избавиться от своего занудливого кавалера.
— Вы когда-нибудь бывали в Индии? — спросил Николай. Не дожидаясь ответа, он добавил: — Я представляю вас одетой в сари шафранного цвета…
В тот самый момент, когда в его приглушенном голосе стала чувствоваться похотливость (а еще большая похотливость сквозила в его взгляде), я вдруг увидела поверх его плеча человека, который вполне мог бы выступить в роли моего спасителя.
— Мсье Ильянович! Борис!.. — позвала я этого человека, чувствуя безграничную радость от того, что вижу его круглое добродушное лицо.
Он стоял возле одного из столов самообслуживания (а где же ему еще было стоять?), разглядывая глазами прожорливого мальчика расставленные на нем яства, одно аппетитнее другого: горячие сосиски, жареная дичь, мясо кабана, холодная закуска из оленины, картофельное пюре, квашеная капуста, яблочный пирог, ежевичный торт…