Теперь я, по крайней мере, знала, что он меня любит, ведь относится ко мне с уважением.
Минуты счастья, нежные поцелуи и романтические велосипедные прогулки, о которых я и словом ни с кем не обмолвилась, кроме моей заговорщицы-тети. Она была единственной, кто по-настоящему доверял мне. Тетя искренне надеялась, что девушки нового поколения смогут, наконец, жить самостоятельно, делать свой выбор и быть счастливыми.
К сожалению, эти краткие интерлюдии прекращались с окончанием каникул. На протяжении всего года у нас не возникало даже мысли о том, чтобы связаться по телефону или написать письмо. В год моего восемнадцатилетние финансовые затруднения вынудили нас отказаться от каникул в Марокко. У отца были проблемы на заводе, и из-за неполной занятости ему пришлось искать другую работу на полставки. Мои братья обходились ему очень дорого и, если не считать двоих, которые обеспечивали себя сами, мало чем могли помочь. Так что в следующий раз я увидела свою первую любовь, только когда все уже было безнадежно упущено. Слишком поздно для любви.
В школе я успешно преодолела первый год бакалавриата по экономике и общественным наукам и перешла на второй курс, надеясь получить степень бакалавра. Отец полагал, что я могу стать "кем-нибудь", как он выразился, хотя день ото дня я не видела от него ничего, кроме унижений и обвинений в том, что дома от меня нет никакой пользы.
Я решила подтвердить, что от меня нет никакой пользы, и на втором году обучения перестала что-либо делать - и дома тоже. Естественно, на меня посыпалось ещё больше оскорблений - это был порочный круг, вырваться из которого невозможно. "Никакой пользы" означало для отца запустить учебу и все делать из-под палки. Он не мог заставить меня не склонить голову перед ним, ни уступить, поскольку не понимал, что от него требуется только совсем немного любви и сочувствия.
К сыновьям он никогда не имел претензий, а вот дочь, по его мнению, ни на что не годилась. Увидев мои школьные оценки, он мог забрать меня из школы, запереть дома и приговорить к домашней работе, а вместо этого перевел меня в частный колледж, тем самым накинув ещё более тугой поводок. Теперь я училась на секретаря и бухгалтера. С девятого класса до того момента, когда настало время выбирать профессию, все решения за меня принимал отец. Он считал, что я получила по заслугам, лишившись степени бакалавра, которая могла расширить мой выбор. Два года мне не нужно было прикладывать ни малейших усилий. Отпала всякая необходимость заниматься, и вплоть до одиннадцатого класса мне ставили только отличные отметки. С восемнадцати до двадцати лет я получала оценки буквальной одной левой. Французский и английский давались мне легко, но меня отнюдь не прельщала идея стать бухгалтером или секретарем и торчать в каком-нибудь паршивом офисе. Мне хотелось быть социальным работником, помогать людям, общаться с ними, видеть лица, а не тратить время на составление цифровых колонок на мониторе компьютера. Меня совершенно не интересовала карьера конторской крысы, которую назначили мне против воли.