Ряды рабочих дрогнули, и через несколько минут двор завода опустел. Осокин прошел через цех, насквозь пропудренный тальком, в длинную полутемную комнату, где всегда стоял неистребимый, приторно-сладкий запах — здесь в большой круглой печи варился чистый каучук, смешиваясь со всевозможной дрянью, — и по узкой железной лестнице поднялся в цех вулканизации.
Подойдя к печам, Осокин осмотрелся вокруг — все было на своих местах, все оставалось неизменным все эти десять лет: в просторном цехе пахло бензином, серой, жженой резиной; в углу стоял большой неубранный ящик мусора; в корзинах, поставленных на маленькие колеса, рабочие тащили металлические формы, на которые натягивалась еще не вулканизированная, мягкая и липкая резина; по рельсам бежали вагонетки с уже готовыми сапогами. Вдалеке, на другом конце цеха, вокруг столов, на которых торчали задранные к потолку колодки для сапог, как будто застывшие в нелепом па канкана, толпились работницы, пришедшие на вечернюю смену. Мягко гудели моторы, нагнетавшие горячий воздух в вулканизационные печи, и от этого гуденья, от того, что на каждом шагу приходилось пожимать руки рабочих и обмениваться привычными «са va», от того, что все было именно таким, каким ожидал увидеть Осокин, ему в первый раз за весь день стало спокойно и легко.
Старик Дюжарден, которого должен был сменить Осокин, уже успел переодеться: высокий крахмальный воротник (такие воротнички носили лет тридцать тому назад) подпирал острый, худой подбородок, пальто, несмотря на июнь и духоту в цехе, было застегнуто на все пуговицы, из-под каскетки, за ухом, торчала уже заранее приготовленная сигарета — Осокин сразу понял, что Дюжардену сейчас больше всего на свете хочется курить. Дюжарден торопливо сообщил самое необходимое: мотор № 1 пошаливает; воздух, подающийся по трубам, очень горяч, надо быть осторожным, не слишком открывать краны; труба, в который Осокин еще на прошлой неделе заметил течь, до сих пор не починена; а в общем все благополучно.
Уходя, он спросил:
— Ну, а что нового в городе?
Осокин, которого уже тянули к себе термографы — как бы не упустить температуру, — рассеянно ответил:
— Да так, ничего интересного.
Потом, спохватившись, он подумал, что нужно бы сказать «cа va mal» — «очень плохо», но Дюжарден уже отошел, и Осокин махнул рукой: все равно через десять минут Дюжарден прочтет газеты, пусть разбирается сам как может.
Стрелка одного из термографов мотора № 3, автоматически рисовавшая кривую температуры, подходила к ста двадцати шести градусам, к контрольной черте, и Осокин поспешил плотно закрыть кран, дававший доступ горячему воздуху. Мотор № 2 работал исправно, и точный ритм его маховика обрадовал Осокина. Но № 1 пошаливал: было слышно еле заметное гуденье, нарушавшее знакомую гармонию звуков. «В чем дело? думал Осокин, внимательно осматривая мотор. — Как будто все в порядке. Вода, охлаждающая мотор, течет ровной струей… Только вот масло… Ну, конечно, масла недостаточно».