— Может, пошуметь немного, товарищ лейтенант? — спросил Останин, когда Чирков плюхнулся на землю. — Под шумок‑то легче идти.
— Дай несколько очередей в полукруге, это отвлечет гитлеровцев.
Останин открыл пулеметный огонь короткими очередями, разворачивая башню пушкой то на правый борт, то вперед, пока силуэт Чиркова окончательно не растворился в ночной темноте.
— Ушел, — облегченно вздохнул Тимофеев, осторожно прикрывая крышку верхнего люка.
Потянулась длинная ночь ожидания. Никто не сомкнул глаз. Почему‑то думалось, что Чирков вернется тоже ночью, но он пришел, как и в первый раз, перед рассветом. В вещевом мешке, набитом хлебом и свиной тушенкой, нашлось место и для десятка ручных гранат.
— А это мне весточка из дому, — ввалившись следом за мешком в танк, сказал он с улыбкой и вынул из кармана истрепанный почтовый конверт. — Лина пишет. Ишь как долго шло, истерлось все, прямо лохмотья.
— Наш‑то адрес в полевой почте не учтен, — озорно улыбнулся Тимофеев и взял конверт из рук сержанта. — Это что же за Антипина пишет тебе? — спросил он, взглянув на обратный адрес. — Ты все хвастался своей женой, а письма получаешь от какой‑то Антипиной. Непонятно, брат, непонятно…
— Тут и понимать нечего. — Лина Васильевна Антипина — это и есть моя жена. Пожениться‑то мы поженились, а вот в ЗАГС сходить, зарегистрироваться времени не выбрали. Трактористом–механиком я работал в Боксито–Юбарской разведке, работы было по горло. Так и жили, верили друг другу. А тут война. Было нас шестеро братьев, все один за другим пошли на фронт. Пятого июля, в сорок первом, и мой черед пришел. Вот и осталась моя Лина Антипиной, а не Чирковой.
Тимофеев медленно, точно боясь, что поспешность плохо охарактеризует его, развязывал мешок. Он видел голодные, нетерпеливые взгляды товарищей, но продолжал делать свое дело с той же неторопливостью. Да и не мог он иначе — руки опухли, и пальцы не повиновались ему. Чирков помог развязать лямки.
— Не перегрузись, ребята, с голодухи. Хуже бы не было, — предупредил Тимофеев, распределяя продукты.
Рассвет встретили за завтраком.
С восходом солнца дружно ударила наша артиллерия. Она била по огневым точкам противника, обозначенным на схеме Тимофеева. Несколько артиллерийских и минометных батарей, пулеметных гнезд и дзотов врага полностью было уничтожено. Ребята радовались: значит, не зря они просидели тут взаперти.
Вечером 8–го марта темнота опустилась как‑то особенно быстро: она разом окутала все вокруг. Разразилась снежная метель. Ветер налетал внезапно, порывами, по–разбойничьи. Крепчая с каждой минутой, он срывал комья замерзшей земли, с корнем вырывал редкие былинки прошлогоднего пырея. Снег то двигался по полю плотной стеной, то огромным бешеным грибом вставал возле танка. Наблюдать через приборы уже нельзя было, и Тимофеев приоткрыл люк. В лицо ударил острый поток колючей крупы. Танк наполнило белой морозной пылью.