Долго еще разговаривали между собой друзья–танкисты. Вспоминали прошлое, думали о будущем, хотя, казалось, обстановка не располагала к заглядыванию вперед. Но ребята были оптимистами, они верили в себя, в свое оружие, в своих товарищей. Словом, «устный выпуск мемуаров», как шутил лейтенант, прошел «на высоте», с шутками, прибаутками.
К вечеру снежные сугробы из бело–голубых превратились в пепельно–серые, ноздристые. Из‑под тающего снега показались лысые валуны и щербатые кочки. Окопы и воронки наполнились мутной водой. А когда солнце село, из‑за перистых облаков вынырнул золотой серпик луны. В ее бледном свете Останин, несший в этот момент дежурство, заметил у немцев какое‑то движение. Тотчас же все заняли свои места и приготовились к обороне.
Гитлеровцы шли согнувшись, полукольцом охватывая танк, чтобы подойти к нему одновременно с трех сторон. Двигались они сначала медленно, все ускоряя и ускоряя шаг, затем побежали.
Спаренный и курсовой пулеметы застрочили одновременно. Фашисты бежали и падали, вставали и снова бежали. Однако ряды их редели, бег застопорился, будто споткнувшись обо что‑то, положенное поперек их пути. Наконец, те, что остались, залегли, а потом, шлепая по грязи и мокрому снегу, начали откатываться.
Тимофеев дал команду прекратить огонь. Он решил, что можно пока передохнуть. Но тут Чернышев, дежуривший у кормового пулемета, крикнул:
— Группа противника с тыла!
— Бей, Паша, чего смотришь?! — ответил Тимофеев, повернув перископ. Кормовой пулемет дал длинную очередь и, разрядив полдиска, замолчал, словно поперхнувшись.
— Что за задержка?! —с отчаянием в голосе воскликнул Тимофеев, наклонившись чуть ли ни к самому уху Чернышева.
— Двоих остановил, а третий — в «мертвом пространстве». — Громко ответил Чернышев.
Тут же они услышали, как на левом крыле танка против револьверного отверстия заскреблись кованые сапоги. Бросать гранату поздно: немец был уже на танке. Он пытается взобраться на башню — люди в машине слышат это отчетливо. Сейчас поползет. Тимофеев, выбив заглушку револьверного отверстия, дважды выстрелил. За бортом послышался отчаянный вскрик, хриплый стон. Что‑то мягкое и тяжелое плюхнулось в грязь.
— Не мешало бы и гранату для верности, — как бы рассуждая с самим собой, заметил Останин и, не дожидаясь разрешения командира, выхватил из кармана гранату, приоткрыл люк и выбросил ее за борт.
— Вот теперь совсем другой компот, фриц в перевязке нуждаться не будет, — подытожил он, когда за бортом раздался глухой взрыв.
— Считай, десятка полтора их полегло сегодня. Неплохо, очень неплохо, ребята, — похвалил бойцов Тимофеев, когда кончился бой.