Взмокший от напряжения и усталости, Горбунов посылал в сторону высоты снаряд за снарядом. Наблюдавший за противником Тимофеев удовлетворенно улыбался. Танк, маневрируя, продолжал свое продвижение.
Израсходована половина боекомплекта, явственно близка высота. Возбужденный боем лейтенант, почти не отрываясь от перископа, наносил на полях карты карандашные пометки, первые итоги — уничтожены две противотанковые батареи, два пулемета, три дзота и до сотни фашистов.
Но радоваться успеху некогда; впереди — сильно укрепленный узел противника. А у подножия высоты большое скопление его живой силы. Совершенно ясно, что враг готовится к очередной контратаке.
— Давай, Сашенька, — ласково командует Тимофеев Останину, — держи прямо на окопы, ударим фрицев в лоб! Надо сорвать их контратаку.
— Есть ударить в лоб! — прозвучал в наушниках ответ старшины.
Угрожающе бешено ревет мотор, и танк, оставляя за кормой шлейф сизо–черного дыма, ускоряет бег. Фашисты разгадали замысел Тимофеева.
Затарахтели пулеметы, выбрасывая красно–белые языки пламени, залаяли противотанковые пушки. Гитлеровцы вели густой прицельный огонь. Дробно забарабанили по броне осколки мин. Скрестились у башни огненные трассы пуль. Изредка звонко стучат о корпус машины бронебойные снаряды, но она, словно заговоренная, оставалась целой и шла вперед, обдавая врагов пулеметно–пушечным огнем.
До противника остается не более 250 метров, когда лейтенант заметил в перископе бурую змейку брустверов. То там, то здесь с них как бы стекали длинные капли огня. Это заливались горячей злобой пулеметные гнезда.
— Пришпорь‑ка еще немного, Саша! — услышал механик голос Тимофеева.
Пуще прежнего заклокотал мотор, и танк, немного присев на корму, увеличил скорость. Быстрее, быстрее! И в тот самый момент, когда уже отчетливо была видна немецкая оборона, когда осталось пройти самую малость, раздался оглушительный взрыв. Машину сильно тряхнуло. По левому борту противно заскрежетал металл, что‑то невероятно звонкое ударило по броне, и машина, чуть развернувшись влево, резко остановилась. Заглох мотор.
Тимофеев на секунду оторвался от перископа и зло, не выбирая выражений, выругался. Его загорелое доброе лицо с цепко сжатыми губами искривилось в досадной гримасе. Надо же, чтобы именно сейчас что‑то случилось с танком!
Захотелось открыть люк, но уже в следующее мгновение он отвел руку от задвижки и как можно спокойнее скомандовал:
— Горбунов, прибавь огоньку, ишь, как фашисты об–радовались: так и сыпят минами и снарядами. А ты, Саша, осмотри‑ка повреждение!