, «гарпун». Ага, раз «гарпун» — значит, в ножнах висел «бобр», они в комплекте идут. Здоровенный тесачище, настоящий набор «всё для всех». Пилить можно, рубить, проволоку гнуть, даже землю копать. Кошку из рукоятки сделать можно… если приспичит. Неужели где‑то посеял? Жалко, вещь такая, посеешь — не прорастёт…
Я вздохнул. Ещё раз потрогал жилет. Тоже вещь хорошая, а я его так от души распорол… В наплечном кармашке, как раз под разрезом от моего ножа, прощупывался какой‑то твёрдый кусок. Решительно расстегнув липучку, я достал…
Хм. Я не без труда, почти вывернув кармашек, достал небольшой — с грецкий орех — угловатый камешек. Тёмный… но в какой‑то момент, вертя находку в пальцах, я различил в его глубине сиренево–фиолетовый огонек и посмотрел на свет.
Камешек зажёгся мягким фиолетовым пламенем. И я понял, что это такое — мгновенно. Я видел такие камни — неогранёнными в музеях, обработанными — в украшениях.
— Аметист! — вырвалось у меня.
Говорят, здешние реки иногда выносят в Ледовитый океан драгоценные камни, вымытые из скал Южной Сибири. Но передо мной был камень, явно ещё недавно находившийся в земле или в скале — совсем необкатанный, весом не меньше ста пятидесяти карат[14].
— Положи, — услышал я сиплый голос.
Юрка привстал на локте. Глаза у него были всё ещё крепко очумелые, но говорил он твёрдо и повелительно. Да, мой братец совсем не походил на чокнутого ролевика.
— Я не собирался его брать, — ответил я, опуская камень на место. — Просто стало интересно.
Он сел, качнулся, покосился на повязку, потом отвёл глаза и оперся здоровой рукой о стол:
— Это аметист, — хмуро сказал Юрка. — Сто шестьдесят семь карат. Но после хорошей огранки будет не больше ста двадцати.
— Можно не гранить, — сказал я, сам удивляясь нелепости такого разговора. — Просто отшлифовать, чтобы заблестел. Потом оправить в серебро — в виде листьев сирени. И сделать перстень. Например. Аметисты стоят двести долларов за карат, будет где‑то двадцать тысяч… — я сказал и сам поперхнулся.
Он хмыкнул. Посмотрел на меня не то чтоб с приязнью, но с отчётливым, пристальным интересом.
— Ты не здешний, не из нашего города? — уточнил он. — Я тебя не знаю,
— Знаешь, — возразил я. Юрка окинул меня взглядом снова. Дёрнул углом рта, но ничего не сказал, и я вынужден был продолжать сам — получилось не так эффектно, как если бы он стал удивляться, возражать и расспрашивать дальше: — И я тебя знаю. Ты Скиба. Юрка Скиба. А я твой двоюродный брат. Влад Сторожилов.
Мне доставило удовольствие увидеть, что он удивился. Но тут же удивление сменилось на его лице открытым, нескрываемым презрением. Просто убойным презрением, я бы сказал.