— Красиво, — вырвалось у меня.
— Да, — согласился Роман. Он как будто чего‑то ждал, глядя в туман. И я ждал тоже.
Туман коснулся наших ног. Всегда кажется, что он холодный, но туман тёплый, как ночная вода летом…
А потом я увидел девчонку.
Я не понял, откуда она вышла. (И выходила ли вообще?) Она просто появилась среди туманных неподвижных (и в то же время — неостановимо движущихся куда‑то) клубов и слоёв. Сперва мне показалось, что она — голая. Но потом, приглядевшись, я различил, что на ней какое‑то трико под цвет тумана… и от этого казалось иногда, что она исчезает, тает в воздухе, чтобы через мгновение появиться совсем в другом месте.
Девчонка танцевала.
Не знаю, видела ли она нас. (И могла ли она видеть нас вообще?) Во всяком случае, мы ей были явно неинтересны. Она жила тем, что танцевала — медленно, быстрее, медленно, быстрее; плыла с туманом и оставалась на месте, как он…
… — Кто это? — тихо спросил я, когда танец закончился, и девчонка растаяла среди туманных клубов. Роман словно бы нехотя пожал плечами. Потом сказал:
— Дева Тумана.
— А серьёзно?
— А что, слабо поверить? — усмехнулся он. И добавил серьёзно: — Не знаю я, кто это. Первый раз прошлым летом увидел. Как туман от реки — так она здесь танцует.
— И что, не пытался подойти, познакомиться?! — изумился я. — Она же тебе… — я не договорил. Роман покачал головой:
— Не пытался. Зачем?.. Пошли, нам вон туда. В переулок — и ты дома. Со стороны задней калитки, ты там был? — я кивнул. — Да ты запоминай, запоминай, тебе этим путём часто ходить…
…Дома была тишина. Тётя Лина явно легла спать, не дожидаясь ни сына, ни племянника. Но меня это почему‑то не обидело и не задело. Чего ей нас ждать, да и беспокоиться особо — чего?
Я прошёлся по комнатам, отметив, что начинаю ориентироваться в них очень неплохо — похоже, дом меня «принял» и перестал шутить. Везде были разбросаны светлые ночные полосы, квадраты и прямоугольники из окон. Стояла тишина — такая глубокая, что я слышал, как тикают в соседних комнатах часы.
Я зевнул и потянулся. Неспешно прошёл к себе, проверил почту. Опять та же бодяга, но уже меньше — слава богу, цивилизованный мир начинает про меня забывать… Я написал письмо матери — что ухожу в поход и в ближайшее время буду недоступен для переговоров. Потом посидел, глядя в экран компьютера, отправил письмо, вырубил аппарат и пошёл мыть ноги, всё больше и больше ощущая, что меня с непреодолимой силой клонит в сон, в туман, в непрозрачную спокойную воду лесного озера — тишина, темнота, покой…