Когда той же процедуре подвергали Иосифа, Мария до слез жалела этого унижаемого священниками и злословившими соседями доброго, благочестивого человека, всегда бережно, по-отечески опекавшего Ее. И каждому понятно, что на нем также не обнаружилось никакого греха, никакой метки Господней. И первосвященник развел руками: «Вижу, Бог не засвидетельствовал грех ваш, и я не осужу вас».
И отпустил их оправданными.
Что еще могла поведать шпиону, прикинувшемуся учеником Иисуса, праведная Мария, чтобы у римского прокуратора воссоздалась реальная картина произошедшего? В общем, прокуратор был доволен. Только он не знал: верить тому, что узнал о Марии, или не верить. Но коль скоро он имел доказательства вознесения Назарянина, приходилось верить, что вначале было общение Марии с архангелом Гавриилом, который и принес деве необычайную весть о Божественном зачатии. Во всем происшедшем была своя логика, которой, как и законами, старались всегда руководствоваться римляне, и это вселяло в прокуратора надежду, что доклад его императору будет дочитан тем до конца и правильно понят.
Глава 14
Левкий перестарался
Получивший за донесение о Матери Назарянина от прокуратора золота сверх меры, Левкий, теперь уже по собственной инициативе, отыскал чудом избежавшего распятия, скрывавшегося в иерусалимских притонах, теряющего рассудок ослепшего Варавву. Да, да, читатель, ослепшего. Как это произошло, расскажем чуть позднее. Ибо сейчас нам надо окончательно разобраться с раздраженным обстоятельствами Пилатом и отправить его в Рим. До прокуратора дошли слухи, что недруги и завистники уже мутят воду в Сенате и в окружении императора Тиберия. Уличают игемона в близости с опальным Сеяном. Так что нервы прокуратора были на пределе.
Ценность Вараввы как свидетеля, волею Высших сил избежавшего приготовленного для него распятия, была в том, что лихой разбойник часть той злополучной ночи на пятницу просидел вместе с
Назарянином в темнице и, возможно, имел с Тем разговор. Возможно, смысл этого разговора также сможет пролить еще немного света на эти страшные и таинственные события, и прокуратор опять так же щедро наградит своего шпиона. Так думал Левкий, принимаясь за «разработку» Вараввы. И ему удалось узнать кое-что, о чем этот «вьюн» и проныра и тем более прокуратор и не ведали.
Перед самым отъездом игемона в Кесарию Левкий принес запись своего разговора с Вараввой и планировал порадовать Пилата новым материалом по «делу от четырнадцатого дня нисана», как он обозначил для себя данное происшествие, но был неприятно поражен встречей, устроенной ему прокуратором. Едва Пилат услышал о новых материалах, собранных без его ведома и разрешения, как затопал на Левкия ногами, закричал страшным криком. Переутомленному заботами и собственными неясными перспективами римлянину вдруг пришло в голову, что и после его отъезда, прикрываясь его именем, Левкий станет продолжать свое расследование, как он это только что сделал, отыскав без его согласия Варавву. Кто знает, что он еще откопает и как это отразится на репутации прокуратора? Он нахмурился, с лица исчезло обычное скептическое выражение, которое так подобает философам и знатным, наделенным умом римлянам, а Пилат чувствовал себя и тем и другим. Он уже готов был топнуть ногой и рявкнуть и на появившуюся из глубины покоев Клавдию Прокулу, чтобы не совалась в дела Рима, и вдобавок крикнуть центуриона, чтобы заключить своего верного шпиона под стражу, но, словно с чьей-то подачи, философски посмотрев на себя со стороны, передумал. Тем временем Клавдия Прокула, коснувшись руки Пилата, мягко сказала Левкию: