— Нет.
— Надеюсь, вы не возражаете против того, что я угостился из ваших запасов?
Элизабет возражала. И даже очень. Не против того, что он пил ее виски, а против того, какие это имело последствия. Он больше не походил на себя — приятного и вежливого. Он напоминал уличного хулигана. И все из-за чего? Из-за того, что согласился побыть нянькой? И больше всего Элизабет беспокоило то, что и в этой своей ипостаси он был хорош собой и нравился ей. Нравился, возможно, даже сильнее, чем раньше.
Элизабет бросила сумочку на подушку для ног возле кресла.
— Нет, я не против того, что вы угостились. Были проблемы с детьми?
— Никаких. А у Кавано были проблемы с вами?
Элизабет посмотрела прямо в черные зрачки пронзительных голубых глаз.
— Мне не нравится ваш тон, Тед.
Рэндольф не спеша сел и со стуком опустил стакан на кофейный столик. Рубашка открывала его мускулистую волосатую грудь, и Элизабет старательно избегала смотреть в том направлении.
— Плохо, черт побери. Потому что сегодня, Элизабет, у меня нет для тебя другого тона.
— В самом деле плохо, потому что я не намерена вас выслушивать. — Элизабет расправила плечи и откинула голову. — Я благодарна вам за услугу. Спасибо. А теперь, я думаю, вам лучше уйти.
Элизабет собиралась распахнуть входную дверь и указать на нее Теду, но так и не достигла цели. Не успела она повернуться к нему спиной, как он, с ловкостью пантеры соскочив с дивана, схватил ее. Мгновение, и Тед развернул ее к себе лицом.
— Ты знаешь, который час?
Элизабет ошалела от его грубости, и вначале вопрос показался ей неуместным. Только спустя несколько мгновений она поняла, что он хотел этим сказать.
— Думаю, половина второго или около того, — спокойно ответила Элизабет и с приторно-сладкой усмешкой спросила: — А почему вы спрашиваете? У вас сломались часы?
У Теда на скулах заходили желваки, на виске вспухла и пульсировала жилка.
— Почему ты вернулась домой так поздно? Что ты всю ночь делала с Кавано?
— Мы ужинали.
— Шесть часов подряд?
— Тихо. Вы разбудите детей.
Тед понизил голос, перейдя на свистящий шепот:
— Не представляю, что можно есть в течение шести часов!
— После ужина мы танцевали.
Единственный танец, больше напоминавший топтание на крохотной площадке размером с почтовый конверт, едва ли можно было назвать танцами, но Элизабет, даже если и не отдавала себе в этом отчета, очень хотела, чтобы Тед Рэндольф подумал, будто они с Кавано кутили всю ночь, перекочевывая из одного ночного клуба в другой. Рэндольф прищурился, скривив в усмешке губы:
— Танцевали, значит?
— Да. Адам Кавано любит танцевать так же сильно, как и я.