— … и представьте себе, Эйсбар, стрелку трамвайных рельсов и два трамвая, которые несутся навстречу друг другу, но почему-то не сталкиваются, а въезжают друг в друга и исчезают. Как вам это понравится? — вспомнила Ленни свою уличную фантазию.
— Мне это понравится, — серьезно ответил Эйсбар. — Как вы сказали, въезжают друг в друга?
Он взял в руки две фотографии, на которых изображено было прибытие поезда на вокзал Ла Сьота, разрезал по диагонали, два обрезка бросил на пол, а два сложил. На сложенных кусках два одинаковых поезда уткнулись друг в друга носом.
— Если бы это была синематографическая пленка, а не фотография, оба поезда продолжали бы ехать и исчезали бы друг в друге. А вот ваша лужа.
Он проделал те же манипуляции с отпечатками смешного человечка, поливающего из шланга улицу и действительно напрудившего целую лужу, и конки, проезжающей мимо дома. Обрезал снимок с конкой и ловко положил вверх ногами на первый снимок так, что конка казалась отражением в луже.
— Представьте себе, что смотрите на экран. Сверху поливальщик льет воду, а снизу в луже едет конка. Совмещение кадров, никакого волшебства.
Ленни посмотрела и взяла со стола одну из валяющихся там фотографий. Долго думала. Взяла другую, третью, четвертую… Быстро схватила ножницы и принялась кромсать фотографии. Время от времени хватала еще какой-нибудь снимок и тоже пускала в дело.
— Клея нет? — бросила Эйсбару.
Тот внимательно взглянул на нее и молча придвинул баночку клея и кисточку.
Ленни лихорадочными движениями начала склеивать куски снимков.
— Вот! — радостно воскликнула она, наконец отбрасывая в сторону кисточку. — Взгляните-ка!
Эйсбар взглянул. Его взору предстала Потемкинская лестница, которую месяц назад он снимал в Одессе. На ступеньки Ленни приклеила женскую фигуру в длинном платье с головой поэтессы, известной тем, что, читая свои стихи, она впадала в экстаз и начинала безумствовать. На фотографии черные волосы поэтессы были растрепаны, густо подведенные глаза выпучились от ужаса, рот был широко открыт в немом крике. Перед поэтессой внизу лестницы катилась детская коляска. Эйсбар вспомнил, что как-то в Тюильри делал фотографии нянь и бонн с детьми и колясками. Вокруг орущей дамы и коляски Ленни понатыкала несколько марширующих ног в солдатских сапогах и галифе. «Парад в Царском селе!» — догадался Эйсбар. Одна, готовая ударить, нога была занесена над коляской. Туда же упиралось и ружье, на штыке которого трепыхался наспех раскрашенный красным карандашом флажок.
— Ха! — выдохнул Эйсбар и крякнул: — Ну и фантазии у вас, Ленни-руки-ножницы! Вы вот что… вы придете завтра? Что вы так смотрите?