— Позвольте, я вас представлю, — шепнул Долгорукий, беря Эйсбара за локоть и увлекая за собой.
Толпа мундиров и фраков окружила их. Долгорукий вел Эйсбара как сквозь строй, нашептывая в ухо: «помощник министра», «надворный», «статский», «особо приближенный». Эйсбар кивал, улыбался, жал руки. В своем твидовом пиджаке он не испытывал ни капли неудобства среди сверкающей манишками и драгоценностями толпы, по-прежнему чувствуя себя повелителем мух.
— Боже, как он хорош! Божественно хорош! Мне дурно! — донесся до него девичий возглас. Усмешка тронула правый уголок рта. Глаза непроизвольно сузились.
«Вот дура!» — подумала Ленни, стоя позади объемистой девицы, собравшейся падать в обморок. Хотя если бы ее саму сейчас спросили, что она думает об Эйсбаре, она ответила бы примерно то же: «Божественно хорош».
Эйсбар не видел ее, но она наблюдала его триумф с самого начала — с феерического появления в проеме парадных распахнувшихся дверей, когда весь зал одновременно повернул головы в его сторону и замер в немом стоп-кадре на восхищенном вздохе. И она замерла в немом стоп-кадре, пораженная и восхищенная, не в силах оторвать от него глаз.
Странное чувство владело ею. Ей казалось, что она, выпав из реальности, обнаружила себя внутри фильмы и что Эйсбар — не человек, а персонаж на две головы выше всех этих надутых и надушенных людишек, что, следуя по залу, он раздвигает неземной мощью человеческие волны и те, размыкаясь и смыкаясь за его спиной, на самом деле пресмыкаются перед ним. Ей стало жарко. Сердце выскакивало из груди.
Иронизировать над Эйсбаром и обижаться на него Ленни могла сколько угодно, но это не меняло сути: как описывает подобное состояние титр старомодной фильмы — она вся была в его власти. Пользуясь любой возможностью притормозить в своей беготне, она теперь часто застывала на диване, в кресле, на скамье любимого расписного трамвая, на сиденье таксомотора и погружалась в ощущение неги. Мельчайшие воспоминания преследовали ее на манер дачного комарья — повсюду, повсюду, повсюду. Поцелуй, вздох, взгляд, разворот тела — ее ли, его ли — весь этот покалывающий наслаждением фейерверк затмил реальную жизнь, которая не то чтобы поскучнела, а просто превратилась в захламленные старые кулисы, в которых не происходило ничего существенного.
Сегодня Эйсбар весь день был занят. Был он занят и вчера, и позавчера, хотя честно каждое утро и вечер присылал с посыльным забавные записочки. Их последняя встреча неделю назад закончилась на не то чтобы неприятной, но несколько резкой ноте.