Сергей Павлович увидел себя в мутноватом зеркале на стене ординаторской.
Очень похожий на него человек. Очень. И все же тот, в зеркале, чем-то от него отличался.
Полковник Судаков почувствовал, что раздваивается.
Сергей Павлович показал своему изображению язык.
Благообразный господин не повторил издевательской выходки своего оригинала, продолжая укоризненно смотреть на него.
Доктор Ознобишин изучающе наблюдал за тем, как уважаемый человек, забыв о приличиях, корчит дикие рожи.
— Иоанн Васильевич, — сочувственно обратился он к больному, — вы думаете, перед вами зеркало? Это портрет моего батюшки.
Судаков обомлел.
— Но почему он сделан в виде зеркала?
Доктор Ознобишин неопределенно улыбнулся:
— Вы хотели узнать нашу кухню изнутри? Вы в ней уже варитесь.
* * *
Вопрошая себя, как Ознобишин мог дойти до поддержки терроризма, полковник Судаков находил простой ответ: было бы болото, а черти найдутся!
Угодив в болото Воробьевки, Сергей Павлович выдал себя за глюка, умеющего отгадывать чужие мысли, и весьма преуспел на этом поприще.
— О чем сейчас думает эта женщина? — спрашивает его, допустим, доктор Ознобишин, указывая на сухонькую тетку с лицом, изможденным чрезмерными познаниями. Сидит она на табуретке в очереди на клизму и болтает своими куриными лапками с приспущенными фильдеперсовыми чулками. Это здешняя Кассандра.
— Она думает: кто накукует, сколько ей на этом свете осталось?
— Только об этом и думаю! — вздыхает Кукушка.
— А этот о чем думает? — спрашивает Иннокентий Иванович, имея в виду лейтенанта Мухина.
Пограничник с отрешенным видом лунатика сидит на стуле, не позволяя себе днем опуститься на аккуратно заправленную койку.
Взор его, устремленный в бесконечность, находит в нем только невидимок. Передвигаясь в пространстве, Муха натыкается на вполне материальные предметы, но не замечает этого.
Мухин думает: зачем мне такое большое тело, если из‑за него я не могу раствориться в воздухе, чтоб стать невидимкой?
— Муха! — говорит Люся. — А, Муха? — сестричка вынуждена хлопнуть его по плечу, чтоб он очнулся. — Ты о чем сейчас думал?
— О чем всегда. Надоело уже;— одной ногой здесь, другой — там!
— А я о чем думаю? — интересуется Люся у Брокгауза, кокетливо оттопыривая губы.
Иоанн Васильевич бесстрастно осведомляется:
— При всех говорить?
— А что такое? — беспокоится Люся. — На что вы намекаете?
— Значит, можно вслух?
— Да пошел ты! — неожиданно злится медсестра, прекращая эксперимент на самой себе.
Иннокентий Иванович видит перед собой малоизученного глюка, забывая о том, что тот контрразведчик.