— Рязанец-то изворотлив, — заметил младший Тарусский, Мстислав. — Ждет, пока мы с Ордой порежем друг друга, он же земли наши приберет под свою руку.
— Подавится, глотка узка, — ответил Бренк.
— За народ рязанский обидно, — вступил в разговор Оболенский. — Эвон сколько охотников пришло. А кабы князь ихний с нами стал!..
— Народ за правителей не ответчик.
— За кого ж он ответчик? — зло спросил Владимир.
— Власть от бога, — тихо сказал Иван Тарусский, — должен народ чтить ее.
— От бога? — звякнул голосом Владимир. — Мамай тож от бога? Неча нам все на бога сваливать! Народ, он своих правителей стоит. Небось братоубийцу Глеба старая Рязань выбила вон. И Борьку Нижегородского народ взял за глотку, как начал тот разводить крамолу.
— Что ж, ныне бунтовать рязанцам? — сухо спросил Тарусский.
— Против князя-изменника бунтовать не грех. Али судим мы ныне тех рязанцев, кои явились к нам, не спросив свово государя? Али те бояры и паны, что от Ягайло к нам переметнулись, чести себе не добыли? Они ж бунтовщики против своих-то государей…
— Будет, Володимир, — Димитрий, хмурясь, оглядел воевод, поджидая, пока они рассядутся. Каждый из них знал свое место. На военном совете по правую руку от князя сидел брат Владимир Серпуховской, по левую — Бренк. В первом ряду напротив — Боброк, Ольгердовичи, Оболенский, Ярославский, Белозерский с сыном, Тарусские, боярин Тимофей Вельяминов, брат его Микула, за ними — другие князья и большие бояре. На князьях и воеводах полков золоченые шлемы и брони, оружие тоже чеканено золотом, изукрашено дорогими каменьями, на боярах помельче рангом чеканка серебряная. Хотя иные из них побогаче удельных князей, соблюдали необходимый в воинском деле этикет — ратники должны издалека различать своих начальников. Поэтому и ферязи почти на всех разного цвета.
В наступившей тишине взоры выжидающе устремились на государя. Он долго молчал, глядя перед собой сквозь бояр, одной рукой поглаживая темную бороду, другой опираясь на меч с золотой рукояткой. Тонкое полото льняного шатра рассеивало солнечный свет, пригашенные блики текли по высокому княжескому шишаку на гладкую сталь оплечья. Золоченое зерцало с красным фигурным крестом оттеняло густую чернь подстриженной бороды и серебристые переливы легкой кольчуги из нержавеющего булата. Стальные бутурлыки Димитрий снял, его шагреневые сапоги бросали красное пламя в зеркальные пластины оборки на бедрах, и воеводам казалось, что их государь только что вырвался из битвы, где по пояс текли кровавые ручьи.
Наконец взгляд князя как бы вернулся издалека, он жгуче глянул в лица наперсников, отчетливо заговорил: