Лицо Мамая оставалось непроницаемым, но для нукеров его молчание было добрым знаком. Да и нет пока причин для гнева. Снаряжение всадников находилось в лучшем состоянии. Оружие было собственностью Орды, в мирные дни оно хранилось в особых складах и выдавалось воинам лишь на время походов. Этот порядок, заведенный в давнее время Чингисханом, Мамай восстановил и строго поддерживал, лишая подвластных мурз возможности использовать ордынские мечи против правителя.
Он потребовал коня, объехал всю тысячу между рядами сотен, потом созвал проверяющих.
— Что вы скажете об этом отряде моего войска? Нет ли в нем ленивых тарбаганов, которые берегут доверенное им оружие меньше, чем зрачки своих глаз? Нет ли таких, которые выступили в поход на слабосильных и испорченных конях, годных только возить вонючие шкуры волов у грязных буртасов? Нет ли таких, в чьих тороках вы не обнаружили хотя бы малого предмета из тех, что перечислены мной в приказе о подготовке к походу? Нет ли нерадивых начальников, чьи глаза разучились видеть непорядок, чья плеть забыла, когда она гуляла по спине лентяя?.. Отвечайте!
После минутного молчания старший нукер сказал:
— Повелитель, нам не в чем упрекнуть эту тысячу твоих воинов, которые на полях войны подобны зловещим птицам, устрашающим трусливого врага. Они могут выступать в поход сегодня.
Что-то вроде облегчения прошло по угрюмому лицу тысячника, и это не скрылось от Мамая.
— Я верю тебе, — сказал нукеру, — но сам я должен убедиться, что ты не ошибаешься.
Он почти подбежал к первому десятку, ткнул рукой:
— Ты! Говори: где твое место в походе?
— Третье после начальника, в правой колонне.
— А твое? — Мамай ткнул в другого.
— Последнее в колонне десятка с лошадью, навьюченной имуществом десятника.
Мамай спросил каждого, никто не повторился, и ответы дали картину правильного походного строя десятка. Торопливо перешел в другую сотню, ткнул в плечистого, настороженного воина.
— Ты! Защищайся! — и схватил лежащее на кошме хвостатое копье, отступил на несколько шагов. — Ну!..
Воин оторопело поднял щит (меч висел у него на бедре), бросил растерянный взгляд на своего начальника, но копье в руке Мамая уже молниеносно метнулось вперед, воин едва успел прикрыться, как острие копья с грохотом пробило крепчайшую бычью кожу щита, лишь крюк задержал его движение и спас воина от тяжелой раны. Мгновенно покрывшись потом, тот отскочил, позади испуганно захрапели лошади, Мамай, обнажая меч, прыгнул вперед, наступил на хвост копья, щит вылетел из рук его противника, и сверкающее полукружье сабли едва не задело голову воина. Вырвав меч, тот с трудом отразил новый удар, защищаясь, отступал все дальше, а двое телохранителей с обнаженными клинками неотступно двигались по обе стороны, готовые вмешаться. Стройные ряды спешенных всадников нарушились, каждому хотелось увидеть этот необычный поединок, Наконец ярость начала охватывать воина, он уперся, его удары стали короче, жестче, выпады все больше напоминали угрожающие движения змеи, когда она всерьез собирается применить жало и как бы нащупывает мгновение броска, глаза совсем сузились, налились непритворной злобой. Мамай все еще теснил его, пока неожиданный боковой удар не заставил Мамая отпрянуть.