— Они не задарма сложили головы, дядя Фрол, — негромко сказал парень. — Главная сила ордынская на нас навалилась, — пояснил Тупику. — И как мы-то с Фролом живы остались, ума не приложу. Смело нас туда вон, там телеги от лечебницы стояли. За ними отбились… Юрка там нашего, раненного, всего растоптали, и Николка гдей-то сгинул…
Тупик тревожно насторожился, Алешка поймал его вопрошающий взгляд, сказал:
— Видел Дарью, жива она, там, в лагере, теперь у них самая работа.
Васька глубоко-глубоко вздохнул, как бы отодвигая боль от себя, подошел к боярину Илье, опустился на колени, поцеловал холодный лоб. Рядом лежал Таршила, и его поцеловал Васька, смежил открытые глаза старика. Встал.
— Как звать тебя, молодец?
— Алешкой. А прозвище — Варяг.
— Подходящее прозвище. Видел я тебя в битве. Пойдешь в мою сотню?
Алешка вздрогнул, мучительная борьба с собой отразилась на лице.
— Батю мово убило, — сказал тихо. — Дома трое меньших, матери не совладать с имя.
— Да и мне одному, што ль, в село вертаться? — горько спросил Фрол.
— Пошто одному? — прозвучал глухой бас подошедшего, ратника. Это был монах-богатырь, а с ним еще трое уцелевших братьев.
— Живы, батюшка!
— Четверо из всей дюжины да двое тяжко уязвленных. Ах ты горе горькое! Вот она, победа, — дорого ты нам стала.
Он молча постоял над убитыми, потом поднял глаза на Фрола.
— Так я говорю, пошто одному тебе вертаться, Фрол? Возьми нас в свои Звонцы — больно полюбились по рассказам вашим. Не время теперь нам в скитах да монастырях сидеть. А на харчах монастырских мы не избалованы, дело ратайное нам знакомо. Посадишь на землю, а там сами найдем себе хозяюшек осиротелых с детишками. Кто-то же должен растить их.
— Да как же, батюшка, вы ж монахи! — Фрол боялся поверить своим ушам: четыре таких мужика в столь злую пору для села — великое счастье.
— Э, староста! Были монахи, отцы святые, а ныне в крови по шею. Игумену весть подадим, снимет сан.
— Да ведь я-то не хозяин, а боярин наш — вон он, сердешный. И наследников у него нет никого…
— Бери их, отец, — сказал Тупик. — Вотчина теперь государю отходит, он это дело уладит скоро. Хочешь, сам ему скажу?
Фрол кинулся Ваське в ноги:
— Боярин светлый, век буду за тя богу молиться.
— Встань, отец. Звонцы мне теперь не чужие, это поле нас породнило навек. Может, скоро снова увидимся. Ты там сирот не давай в обиду, я тож о них позабочусь. Алешку заберу у вас. Ты, парень, за своих не бойсь. Государь умеет жаловать добрых воев. Конем и справой, вижу, ты обзавелся, деньги кормные станешь посылать матери — вот ей и помощь.