— Chacun а son goыt, — сказал он, пожав плечами.
Луис похлопал меня по плечу.
— Это по-французски, — пояснил он.
— Мерси, — ответил я.
— Это означает, — добавил Луис с расстановкой, словно объясняя суть туго соображающему ребенку, — что у каждого свой собственный вкус.
— А ты преуспел в языкознании?
Иногда я задумывался, не оказывает ли Ангел своего рода устойчивое влияние на Луиса. Эту потенциальную возможность я счел тревожной.
— Просто хотел помочь, — смущенно пожал плечами Луис и глянул на Уолтера Коула, словно хотел сказать: «Ну и что делать с этим типом?»
— Я вовсе не понял, что это был французский, — бросил Уолтер.
— Вот видишь, — сказал Луис. — Он не понял.
— Он никогда не заезжал восточнее Кейп-Мей, — заметил я. — Ближе всего к Франции он находился, когда гладил пуделя.
— И что бы это значило? — вновь оживился Уолтер. — К чему он так выразился?
— Да я просто перевел его фразочку, — проворчал Луис. — Мол, у каждого свой вкус.
— Я догадываюсь, — ответил Уолтер. — Французы ведь болтают кучу всякой чепухи, такая уж у них натура.
После этих слов Луис перестал отвечать ему и поэтому не заметил, как Уолтер подмигнул мне.
— Так что же теперь? — спросил Эпстайн.
— Вы говорите по-немецки, так ведь?
— Да, говорю.
— Господи, — проворчал Уолтер, — похоже, мы попали на остров Эллис.[30]
— Тогда вы понимаете что означает слово Seitensprung? — продолжил я.
— Да, — ответил Эпстайн. — Глупая выходка вроде смены партнера во время танца.
Поерзав в кресле, Уолтер похлопал Луиса по руке:
— Тебе не кажется, что немцы тоже болтают кучу чепухи?
— Я понимаю, босс, ты хочешь достать меня.
— Нет, такая же чепуха с любым другим языком….
Я старался не слушать их и сосредоточился на Эпстайне.
— Не знаю по какой причине и каким образом я попал в тот список, но у вас не было никаких причин полагать, что собираюсь вам вредить. Вот почему я пригласил вас сюда, и поэтому мы беседуем без ваших телохранителей. Если бы я хотел вашей смерти, то вы уже были бы мертвы, и здесь не было бы в качестве свидетелей этих двух парней. — Я перехватил взгляд Луиса. — Ну, одного из них уж точно не было бы.
— Я боялся, как уже объяснил вам вчера вечером, что в вашей внутренней природе могла таиться еще не проявившаяся инородная сущность, — повторил Эпстайн.
— И я сказал вам, что если бы во мне и дрыхло нечто демоническое, то к настоящему времени оно уже безусловно должно было пробудиться. Множество раз, если бы в меня внедрилось дремлющее зло, оно могло очнуться от своего оцепенения ради спасения себе подобных, однако не очнулось. И не очнулось именно потому, что его во мне нет.