В конечном итоге, Гесс, нашпигованный гороскопами, а также соблазном объединения двух «соседствующих арийских» племен», – в разговоре с фюрером охотно согласился пожертвовать собой».
« …принять во внимание показания плененного в Белоруссии адъютанта Гесса Пинтша, который подтвердил, что за несколько дней до полета Гитлер принял Гесса. Они беседовали более четырех часов. Этот факт привлек внимание всех, кто был близок к фюреру, так как с началом войны подобных по длительности бесед между ними не случалось.
На допросе Пинтш выразился в том смысле, что полет Гесса являлся звеном в цепи попыток Гитлера добиться мира на западе. Этот факт подтверждает прощальное письмо Гесса, которое Пинтш сразу после вылета должен был вручить Хаусхоферу, а тот фюреру. В нем Гесс, по словам Пинтша, давал клятвенные заверения, что порученную миссию он исполнит любой ценой. Следовательно, Гесс отправился в Англию не вопреки и не с молчаливого ведома, а по прямому указанию Гитлера, и попытки англичан объявить этого посланца сумасшедшим являются частью Большой игры.
Этот вывод подтверждает упорство, с которым наши союзники до сих пор отстаивают эту точку зрения.
Им есть что скрывать!
Кто будет иметь дело с сумасшедшим?! Другое дело, посланник такого высокого ранга, к тому же наделенный соответствующими полномочиями.* (сноска: Как раз эта часть документов, посвященных миссии Гесса, не деклассифицирована до сих пор!) В этом случае переговоры неизбежны и возникает необходимость известить союзников о их результатах.
Такой поворот событий никак не входил в планы Черчилля, тем более, что с его точки зрения правительство Ее величества с блеском выиграло партию, начало которой приходится на двадцатые годы, когда все усилия туманного Альбиона были направлены на то, чтобы чужими руками уничтожить большевизм в его колыбели. Джентльменское соглашение с Гессом было удачным компромиссом, вполне в духе британской политики, – Гитлер повернул на восток, а Лондон на три года сохранил свободу рук…»
Между тем сгустились сумерки. Пора возвращаться домой, иначе можно опоздать на последний автобус.
У калитки какая‑то резко пробудившаяся антимония внезапно тормознула меня.
Куда я спешу?
Черт с ним, с автобусом!
От чего отказываюсь? Что захватил с собой? Пару электронных носителей и какие‑то бумажки? Что это, как не мелкие обломки тайн великой войны, бóльшая часть которых осталась в сказочном домике, внезапно представшим передо мной таинственным островом в безбрежном океане информации.
Я почувствовал себя струсившим Робинзоном и обернулся.