Алекс сумел справиться с антимониями и осторожно поинтересовался.
— Сколько?
— По старой дружбе я готов скосить сумму до миллиона долларов.
— Как же я выплачу такую сумму, Франц? Слетаю в Швейцарию и сниму со счета?
— Зачем ты. Это может исполнить твой двойник. Ты оказался хитрой бестией, Алекс. Я едва не попался на твою выдумку. А может, это вовсе не твоя выдумка, а твоих хозяев из Кремля? Впрочем, мне все равно. Главное, документы и деньги.
— Ты в своем уме, Франц? Какой двойник?
— Тот, который наведался в день гибели Майендорфа к нему на квартиру и покопался в его сейфе. Впрочем, я не хочу вмешивать в ваши семейные дела.
— Ты сумасшедший, Франц. Я уже говорил тебе об этом.
— Возможно, но для продолжения опытов мне очень нужны деньги. И еще кое–кому… Твои деньги пойдут на благое дело, Алекс. Я не такой обжора и выпивоха, каким ты представил меня в своих показаниях. Итак, твое слово?
— Я должен подумать.
— Сутки. Кстати, русские скоро выйдут на Одер, но на их помощь можешь не рассчитывать.
— Как с тобой связаться?
— Я сам позвоню тебе».
« …Ротте не был бы Ротте если бы заранее не позаботился о собственной безопасности. Для начала он покинул квартиру и порвал со всеми сослуживцами. Связь с «доктором Смерть» или с теми, кто стоял за его спиной он поддерживал через Крайзе, причем связывался с ним исключительно по телефону. Звонил из автоматов, расположенных неподалеку, так как Бух тогда был еще сравнительно мало разрушен.
Это было нам на руку, и я устроил постоянное дежурство в этом пригороде Берлина, куда уже из‑за Одера явственно доносилась артиллерийская пальба».
« …состояние жителей рейха в те дни можно характеризовать как невероятную смесь истерической решимости отстоять фатерлянд и какой‑то предельной, до конца неосознаваемой растерянности. Всем было ясно, что крах неизбежен, но в это невозможно было поверить. Этой нервотрепки хватало и в государственных органах, прежде всего, в отделениях тайной полиции; и администрациях всякого рода ляйтеров, а также на подступившем к самому порогу фронту. Повсюду пестрели лозунги типа: «Wir kapitulieren nicht!»,* (сноска: «Мы не капитулируем!») и никому в голову не приходило сорвать их или написать на них какую‑нибудь непристойность. Полицейская система рушилась в конвульсиях, не имеющих ничего общего со знаменитой немецкой любовью к порядку. Летучие карательные отряды СС вопреки известной немецкой любви к соблюдению процедуры расстреливали в основном невиновных в отступлении солдат и мирных жителей. Просто хватали и убивали в назидание другим…»