Татьяна покраснела еще сильнее.
«
Она ни о чем не просила меня. Я первым предложил подсказывать, где и в какой деревне будут проводиться карательные акции».
Я закурил. Предложил Густаву, он отказался.
Пока курил, прикидывал – не врет. Говорит не задумываясь. Сведения проверяемы, это хорошая примета. Мозги прозрачные, душа болит. Можно докладывать – сомнения Лубянки не имеют оснований. На этом можно было бы поставить точку, но парня понесло.
— Через пару месяцев такой жизни меня взяли, – заявил он.
Я замер.
Крайзе уточнил
— Взяли в партизаны.
Я выронил папиросу, поднял ее. Пришлось потушить, а жаль, хорошие папиросы мне недешево доставались.
— За это время я несколько раз предупреждал Таню о намечаемых карательных акциях. В начале марта она пригласила меня на «свадьбу» своей подруги. В гости мы отправились вдвоем с Куртом. Дом оказался на самой окраине, как здесь говорят, «на отшибе»,.
Русские быстро споили Курта. Его уложили в дальней комнате, и через несколько минут в избу зашли два вооруженных господина. Я даже не успел схватиться за пистолет – сосед, пожилой дядька в красноармейской форме без знаков различия, перехватил мою руку.
— Ничего страшного, Густав. Давай выйдем.
Меня отвели в соседнюю комнату, где состоялась короткая воспитательная беседа.
Разговор мы вели один на один. Дядька назвался «батей». Судя по поведению и умению выстраивать вербовочную беседу, готов поклясться, этот комиссар был в высоких чинах.
Купил он меня сразу и на элементарную подставу.
— Мы давно приглядываемся в тебе, Густав. С того самого дня, как ты принял участие в карательной акции в Купятичах.
Я пожал плечами.
— Как вы узнали?! Там свидетелей не оставляли.
— Паренек выжил, лет пятнадцати. Один из всей деревни. Малые детишки глупые, вылезли из подвала, а он сумел сдержаться. Старался не смотреть на сельсовет… Он сообщил, что ты не принимал участие. Что тебя вырвало… Как, впрочем, всякого нормального человека.
Что я мог ответить? Одним махом неторопливый, грузноватый русский комиссар разрушил все мои прежние мечты, уничтожил прошлое, лишил будущего, потому что, по его словам, ГФП* (сноска: тайная полевая полиция) или гестапо рано или поздно докопается, кто извещал партизан о предстоящих карательных акциях. С этим трудно было спорить.
— Что будет с Татьяной?
— А что с ней будет? Она будет работать, как работала. Она дала присягу. Мы, конечно, не оставим ее в беде, но на войне всякое может случиться. Давай‑ка лучше обрисуем твое будущее…
Так я изменил фюреру, господин провидец.
Меня заколбасило, проснулось бессознательное, интимное, пронзительное.