— В таком случае пусть господин рейхсминистр потребует от него рассчитаться с долгами.
Майендорф пристально взглянул на меня.
— Хорошо, Ротте больше не будет занимать у тебя деньги. Рассчитается он с тобой не сразу, но обязательно рассчитается. Со мной тоже.
Генерал остро почувствовал мое недоверие.
— Послушай, Алекс, ты мне как сын. Я обязан предупредить тебя. Забудь личные обиды. Да, с твоим отцом поступили несправедливо, но сейчас не время сводить счеты, тем более требовать каких‑то особых компенсаций от имперского правительства или от этой помойной ямы Канариса. Нам, как никогда, необходимо сплотить ряды или хотя бы довериться тем, кто упорно, не щадя сил, работает на победу. В конце концов мы добьемся успеха, и на головы наших врагов обрушатся не жалкие ракеты фон Брауна, не гипотетическая ядерная взрывчатка, с которой возится Гейзенберг, а сам мститель, который по призыву фюрера скоро явится на землю. Он все сметет на своем пути!
Я испугался – не сошел ли бравый генерал с ума? – однако дядя Людвиг по–своему истолковал мой испуг.
— Да, я имею в виду приход Люцифера. Ротте неустанно призывает его.
— В переносном смысле, вероятно?
— Нет, не в переносном, а в самом прямом. Хотя связь и налажена, но ответа нет. В его честь мы взгромоздили на священный алтарь гекатомбы унтерменшей, однако что‑то мешает магам–воителям Майтрейи явиться нам на помощь. Мы хотим понять, в чем причина молчания?.. Может, их не устраивают унтерменши? Может, им нужна чистая арийская кровь?.. Это все, что я хотел сказать тебе. Забудь об этом. Впрочем…
Он встал, закурил, прошелся по комнате.
— Мне понятен твой скепсис. Он вполне уместен, и только ради счастья Магди я скажу тебе то, о чем должен помалкивать всякий посвященный. Как‑то фюрер обронил фразу: «Если кто‑то видит в национал–социализме только социально–политическое явление, не понимает в нем ровным счетом ничего». Это очень верно сказано. В этом суть. Наша цель – перековать людей на орала. Твой отец свернул с пути… Ты, наверное, уже познакомился с материалами его дела…
На этом месте он запнулся, по–видимому, сообразив, что ляпнул лишнее. А может, наоборот, желая привлечь внимание к тому, что от него ничего нельзя скрыть – ни пакости, ни неверие в победу, ни попытки проникнуть в тайну прошлого, о котором следовало поскорее забыть.
Намек был прозрачен, однако меня в тот момент остро интересовало – доложил ли торгующий вразнос тайнами абвера Август Штромбах о том убойном документике, который он так неосторожно выпустил из рук?
В этот момент Майендорф, видимо, собравшись с мыслями, продолжил: