В половине четвертого на Харденбергштрассе позвонил начальник общеармейского управления, генерал пехоты Ольбрихт и сообщил о покушении на Гитлера. Он заявил, что «фюрер мертв» и «власть в стране переходит к армии». Далее Ольбрихт распорядился прислать на Бендлерштрассе трех «патриотично настроенных» офицеров. Наш шеф, генерал–лейтенант Йон принял сообщение к сведению и, собрав личный состав, объявил о покушении – о его результатах благоразумно умолчал. Затем призвал всех сплотиться, сохранить верность присяге и «в этот трудный момент» приложить все силы для спасения родины. Далее он заявил, что до получения «особых распоряжений» должны выполняться приказы командующего Фромма. Это прежде всего касается офицеров, которых следовало отправить в Генеральный штаб ОКХ для связи. Затем он обратился к присутствующим, есть ли среди нас добровольцы?
Этот вопрос очень смутил моих коллег.
Меня тоже, ведь неясно, кого в данной ситуации считать «патриотом» и как желание спасти Германию может потом аукнуться чересчур активному добровольцу?
Вопрос о «патриотизме» запутал до предела не кто иной как фельдмаршал Кейтель. В тот самый момент, когда каждый из нас усиленно размышлял, кем он должен считать себя, раздался звонок из главной ставки. Шеф ОКВ, оказавшийся в самом центре событий, опроверг известие о гибели фюрера, чем окончательно поставил в тупик наше руководство.
Сотрудников тоже.
В конце Кейтель приказал ни в коем случае не подчиняться приказам, не подтвержденным им лично.
В этих условиях наш шеф генерал Йон решил потянуть время. С моей точки зрения, подкрепленной мнением Москвы, это был лучший выбор в тех непростых условиях, однако после повторного звонка Ольбрихта и короткой вежливой ругани, Йон пошел на попятный.
Он предложил начальникам отделов выдвинуть кандидатуры. Те посовещались и сделали совместное заявление – пока пост главнокомандующего находится в руках фюрера, считать патриотом того, кто хранит верность присяге. Затем оберст Киттель приступил к объявлению списка добровольцев. Первым в нем оказался майор Радке из артиллерийского отдела, вторым лейтенант из отдела амуниции (к сожалению, я забыл его фамилию). Меня он назвал третьим.
Так я оказался в группе офицеров, которым предписывалось немедленно прибыть на Бендлерштрассе.
Не знаю, что сыграло роль в этом выборе – моя близость к СС, исполнительность или происхождение, – однако эта комбинация грозила мне серьезными неприятностями. Мало того, что это поручение нарушало приказ Москвы, посещение военного министерства в такой противоречивый момент грозило втянуть меня в непредсказуемое развитие событий. Однако что‑то изменить уже было невозможно.