Певичку сменил лохматый человек с окладистой бородой, одетый в обвислый свитер и засаленные блу-джинсы. Откашлявшись в противно запищавший микрофон, косматый человек произнес трагическим голосом:
— «Весна на Брайтоне». Посвящается моему папе — Срулю Спазману.
Прозвучал настороженный аплодисмент.
— Я этого Срулю знаю, — наклонившись ко мне, доверительно прошептал Женя. — Он педераст. Торговал газетами с помойки. А тут… сынок. Странно, однако! А где Толик, э-э?..
Я думал, как бы отобрать у Жени ключи от «кадиллака» и уехать домой. Дорогу к нему я запомнил.
Поэт, декламирующий стихи, то медлил, как бы в раздумье, то торопливо завывал. Казалось, кто-то крутит заводную ручку для пуска автомобильного стартера в его заднице.
— А ваш-шего папу я знаю! — воскликнул, воспользовавшись одной из пауз, Евгений, обращаясь к стихотворцу. — Он дал мне туфтовый чек! На триста два доллара! И я… не позволю обманывать белого офицера!
Женя, уронив стул, нетвердо шагнул в сторону ресторанной эстрадки, но внезапно замер у одного у столиков, прижав руку к груди, — видимо, ему стало дурно от выпитого.
Он стоял, покачиваясь, с закрытыми глазами возле какой-то дамы, являвшей собой олицетворение здешнего эстетизма модным костюмчиком от Кардена, чернобуркой на плечах, длинной дымящейся сигаретой в мундштуке, зажатом в пальцах с нанизанными на них многочисленными перстнями и кольцами… Дама, потупившись застенчиво, старалась не смотреть на остановившегося перед ней человека, проявлявшего непредсказуемую в своих последствиях нетрезвую активность.
Женя глубоко вобрал в себя через нос воздух и неожиданно исторг из отравленного алкоголем организма салат, осетрину и избыток «Абсолюта» — прямо на колени даме.
В ресторане установилась похоронная тишина.
Осекся поэт-декламатор на фразе:
«И вешний восторг пронизал атмосферу…»
— Хуйня! — спокойно произнес Женя, обтирая колени сжавшейся в ошеломленном ужасе посетительницы, бумажной салфеткой. — Ту клин, ту вош… все будет как из химчистики!
— Как это хуйня?! Как это хуйня?! — в шоке заквохотала облеванная эстетка, явно не соображая, что именно она произносит.
Ресторан взорвался утробным, с хрюканьем, хохотом.
Сопровождавшее даму лицо мужского пола, сложением напоминавшее большого африканского носорога, грузно поднялось со стула, и я увидел увесистый жирный кулак, проследовавший в направлении Жениной физиономии.
Зазвенела разбитая посуда, послышались нечленораздельные возмущенные выкрики, ресторан охватила неблагополучная суета…
Я поймал за рукав пробегавшего мимо меня официанта.